Пригоршня праха. Мерзкая плоть. Упадок и разрушение

В этот день солнце почти не проглядывало, буйствовал ветер; белые и серые облака неподвижно стояли высоко над головой, зато голые деревья вокруг дома раскачивались и колыхались, а во дворе конюшни вихрями крутилась солома. Бен переоделся — для следствия он облачился в парадный костюм — и занялся делами. Громобою вчера тоже досталось — он немного прихрамывал на правую переднюю.

Бренда сняла шляпу и кинула ее на стул в зале.

— Сказать тут нечего, верно?

— Не обязательно разговаривать.

— Нет. Наверное, будут похороны.

— Как же иначе.

— Когда, завтра?

Она заглянула в малую гостиную:

— А они порядочно наработали, верно?

Двигалась она более замедленно, чем обычно, голос ее звучал монотонно и безразлично. Она опустилась в одно из кресел посреди зала, куда никто никогда не садился. И так там и застыла. Тони положил ей руку на плечо, но она сказала: «Оставь» — не раздраженно и нервно, а без всякого выражения.

Тони сказал:

— Я, пожалуй, пойду отвечу на письма.

— Хорошо.

— Увидимся за обедом.

— Да.

Она встала, безучастно поискала глазами шляпу, а найдя ее, медленно поднялась вверх по лестнице, и солнечные лучи, пробиваясь сквозь цветные витражи, заливали ее золотом и багрянцем.

У себя в комнате она опустилась на широкий подоконник и стала глядеть на поля, на бурую пашню, на колышущиеся безлистые деревья, на шпили церквей, на водовороты пыли и листьев, клубящиеся внизу у террасы; она так и не выпустила из рук шляпу и все теребила пальцами приколотую сбоку брошь.

В дверь постучали, вошла заплаканная няня:

— Прошу прощения, ваша милость, но я просмотрела вещи Джона. Это не мальчика платок.

Резкий запах и украшенные короной инициалы выдали происхождение платка.

— Я знаю, чей это. Я отошлю его хозяйке.

— Не возьму в толк, как он к нему попал, — сказала няня.

— Бедный мальчик. Бедный, бедный мальчик, — сказала Бренда, когда няня ушла, и снова уставилась на растревоженный пейзаж.

— Я вот думал о пони, сэр.

— Так, Бен.

— Вы как, будете его у себя держать?

— Я не думал об этом… да, пожалуй, нет.

— Мистер Уэстмэккот из Рестолла о нем справлялся. Он думает, пони подойдет для его дочки.

— Так.

— Сколько мы запросим?

— Не знаю… сколько, по-вашему, нужно?..

— Пони хороший, ухоженный. Я так думаю, сэр, меньше чем за двадцать пять монет его отдать нельзя.

— Хорошо, Бен, займитесь этим.

— Для начала запрошу тридцать, так, сэр, а потом маленько спущу.

— Поступайте, как сочтете нужным.

— Хорошо, сэр.

За обедом Тони сказал:

— Звонил Джок. Спрашивает, не может ли чем помочь.

— Как мило с его стороны. Почему бы тебе не позвать его на уик-энд?

— А ты как, не против?

— Меня здесь не будет. Я уеду к Веронике.

— Уедешь к Веронике?

— Да, разве ты забыл?

В комнате были слуги, поэтому они смогли поговорить чуть позже, когда остались в библиотеке одни.

— Ты в самом деле уезжаешь?

— Да, я не могу здесь оставаться. Ты же все понимаешь?

— Да-да, конечно. Просто я думал, может, нам вместе уехать куда-нибудь за границу.

Бренда продолжала так, словно не слышала его:

— Я не могу здесь оставаться. С этим покончено, неужели ты не понимаешь, что с нашей жизнью здесь покончено.

— Детка, что ты хочешь сказать?

— Не спрашивай… потом.

— Но, Бренда, родная, я тебя не понимаю. Мы оба молоды. Конечно, нам никогда не забыть Джона. Он навсегда останется нашим старшим сыном, но…

— Замолчи, Тони, пожалуйста, прошу тебя, замолчи.

Тони осекся и немного погодя сказал:

— Значит, ты завтра уезжаешь к Веронике?

— Угу.

— Думаю, я все же приглашу Джока.

— Ну конечно.

— А о планах на будущее подумаем позже, когда немного отойдем.

— Да, позже.

Наутро.

— Очень милое письмо от мамы. — Бренда протянула письмо через стол.

Леди Сент-Клауд писала:

…Я не могу приехать в Хеттон на похороны, но буду непрестанно думать о вас и вспоминать, как видела вас всех троих на Рождество. Дорогие дети, в такое время лишь друг в друге вы обретете поддержку. Только любовь поможет противостоять горю…

— Я получил телеграмму от Джока, — сказал Тони. — Он приедет.

— Своим приездом Бренда всех нас свяжет по рукам и ногам, — сказала Вероника. — Что бы ей догадаться прислать отказ. Понятия не имею, как с ней говорить.

Когда они остались после ужина одни, Тони сказал Джоку:

— Я ничего не мог понять, но теперь, кажется, понял. Я воспринимаю иначе, но ведь мы с Брендой во многом совершенно разные. Именно потому, что они ей чужие, и не знали Джона, и никогда не были здесь, Бренда хочет быть с ними. В этом все дело, ты согласен? Она хочет быть совсем одна и подальше от всего, что напоминает ей о случившемся… и все равно это ужасно, что я ее отпустил. Не могу тебе передать, что с ней… она все делает машинально. Ей куда тяжелее, чем мне, это я понимаю. А я ничем не могу помочь, вот что невыносимо.

Джок не ответил.

Бивер тоже был у Вероники, Бренда сказала ему:

— Вплоть до среды, когда я подумала, что ты умер, я и понятия не имела, что люблю тебя.