Пригоршня прозы: Современный американский рассказ

Мона Симпсон Я здесь, чтобы сказать вам: это возможно

Прежде я все время говорила: это не в счет. Я жила своей жизнью втайне, будто если никто не видит, так ее и нет. Я как бы отсутствовала. Ни в чем не признавалась. Теперь я знаю — то, что люди замечают, о чем говорят, куца меньше того, что я делаю наедине с собой, когда меня никто не видит. Я хочу объяснить вам: не верьте тому, что уже слышали обо мне. А верьте, что вот здесь, наедине, я расскажу вам о том, что куца хуже всего известного людям. Видите ли, моя слава опирается не на те причины. Денежная девушка. Потому что у меня хватило духа сказать, что деньги меня не интересуют, сказать это, пока я продолжаю их греет. Стоит перестать зарабатывать, и тебя признают какой хочешь святой. Знаменита я не моими Молитвенными хлебами, будто их одних не хватало бы для человеческой молвы.

Это не в счет. Но про нас с вами сегодня и здесь я вам этого не скажу. Это в счет. Для меня это в счет.

На самом деле такое место нам вовсе не нужно — все эти чудеса архитектуры: окна подняты повыше, чтобы в такое время дня свет лился сюда водопадами, и каменные стены — такие прохладные. А первую мою группу я вела, сидя за учительским столом в четвертом классе. Там вы бы все сидели на дурацких стульчиках, мужчины упирались бы коленями в парты. Люди невольно клали руки перед собой, будто послушно ожидали, куда их поведут.

Но это принесло плоды. Многие люди нашли помощь. Изменились. У меня в кабинете — у меня есть кабинет наверху этого храма в квадратной колокольне. Я всегда хотела здание с арками — вот как тут у нас наверху, — ничем не загороженными прорезями, чтоб видеть небо, а на стене я вешаю фотографии каждой группы. И знаете, некоторые мне пишут где они, что теперь делают.

А иногда присылают подарки. И я скажу вам про одну странную вещь. Знаете, как бывает, — получаешь подарок, а он тебе не нравится, и сразу думаешь: что мне с ним делать? Как от него избавиться? Ну, так каждый подарок, который я получала от тех, кто узнал меня здесь, был в самый раз. Иначе не скажешь. В самый раз. И вы все узнаете друг друга так же глубоко.

Я чувствую себя, точно старенькая учительница. Только я не старая. Мне все еще двадцать пять. Но в религии набираешься лет очень быстро. Ты еще деточка, малютка, и вот тебе дано приобщиться. Если доживешь. Или избираешь университетский путь. Учишься в Гарварде, Колумбии или Беркли или еще каком-нибудь таком месте. Там все молчком. Душ ты не слышишь, одни только здания. Или тропа миссионера. Выучи язык по магнитофонному курсу и садись на пароход, чтобы спасать кого-то где-то. А я считаю, что у нас бед хватает прямо здесь.

Вот вы все собрались сегодня. Большая группа. Может, прочли объявление либо брошюру либо слышали по телику или от знакомых, но вы заполнили анкеты и собрались здесь сегодня утром и точно вовремя, здесь, в этом храме. И заплатили свои кровные деньги. Благодарю вас за это. Я знаю, что стою недешево.

Но я здесь, чтобы сказать вам: вы ошибки не допустили, я не самозванка.

Я — та, что вернулась оттуда. Нет, не из загробной жизни, хочу я сказать, а из живых мертвецов.

Меня зовут Заря. Имя это я взяла себе сама, когда убежала из семьи священника, под чью опеку меня отдали, и приехала сюда, в наш штат. Я тогда еще не знала, что тоже буду проповедовать. Я думала, что я просто еще одна сиротка в междугородном автобусе, сбежавшая из ада, а мой последний бутерброд с копченой колбасой, захваченный из дома, зажат у меня между ног в смятом бумажном пакете.

Когда мне стукнет тридцать, я снова сменю имя. Буду Звездой Дьюк. С утра до вечера. Я родилась в Миссури. И крещена Дороти-Энн-Мария Мацки.

У нас есть тут свой распорядок. Вы будете жить в новом общежитии семь дней. Нас ждут Исповедь, Пост, Епитимья, Обращение, Приобщение, Благая Весть (моя и понемножку отовсюду) и Молитва.

Мой храм — это школа. Я всегда любила школу, чувствовала себя там в безопасности. Но и тогда занятия тоже казались ненужными. Об истинных проблемах — ни словечка, пока мы мягкими карандашами решали абстрактные задачки на линованной бумаге — голубые такие линии, — до того грубой, что в ней были видны щепочки. Городок, где я жила, обслуживал бумажную фабрику.

Почти все вы, судя по вашей обуви и по тому, как вы складываете руки на коленях, почти все вы трудовые люди и скопили свои кровные деньги, чтобы приехать сюда. По обуви можно о людях узнать очень многое. По обуви и по сумочкам. Мои две тетки научили меня этому. Но они-то думали о деньгах. Выборочка, говаривали они. То есть что можно определить богатых. А я говорю: можно определить, кто хороший, а кто насквозь фальшивый, какое вранье придумывают, на что пойдут и как управляются — и только по обуви, по тому, как человек ее носит. И старая изношенная обувь бывает такой красивой, точно тело, созданное по форме его души.