Пригов. Очерки художественного номинализма

…любое стихотворение чревато, имеет потенцию разрастись в цикл, книгу, как собственно любой жест порождает вариации своих подобий в разработанном, темперированном пространстве. Поскольку пространство стихопорождения столь разработано (а в моей практике предельно актуализировано), то порождение цикла происходит по линии любых свободных валентностей – сюжетной ли линии, конструктивного ли хода, одной повторяющейся и абсорбирующей вокруг себя все прочее детали и пр. и пр. (СПКРВ, с. 260)

Развертывание текстов происходит тут в особом пространстве «стихопорождения», которое не принадлежит никому в частности, это пространство истории поэзии, ее коллективной памяти, размеченное направлениями ассоциаций и стереотипов, то есть стилистик. Пространство это – чистая потенциальность всех вообразимых валентностей (а следовательно, и направлений), которые могут связать элемент текста в сюжетной плоскости с наработанными стереотипами нарратива или через деталь, конструктивный ход подключить к генерации текста иные структуры коллективной памяти поэзии. В любом случае, однако, творчество тут понимается как припоминание, платоновский анамнезис.

Аристотель писал о необходимости вступить в некое последовательное движение (Пригов будет говорить о направлениях, линиях), которое позволит приблизиться к искомому образу памяти:

(Я считаю, что, не рассмотрев прежде всю последовательность, нельзя припомнить.) Движения ведь обычно следуют друг за другом, одно за другим, и если кто желает вспомнить, делает так: он старается ухватить начало того движения, за которым последует другое. ‹…› Ибо воспоминание означает присутствие движущей способности, то есть так, чтобы приходить в движение из самого себя, а именно из тех движений, которые имеются, как уже было сказано. И начинать нужно с начала. Поэтому кажется, что иногда припоминают по месту. А причина такова, что они очень быстро от одного переходят к другому, например от молока к белому, от белого к воздуху, а от него к влажному, после чего к тому, кто забыл, приходит воспоминание о поздней осени, если он пытается вспомнить именно это время года[327].

Воспоминание целиком зависит от расположения, порядка вещей, которые оказали воздействие на восприятие и запечатлелись в памяти (на этих рядах и «местах» основывается древнее искусство запоминания). Припоминание не знает свободы и всегда находится в некой колее, в неком ряду, который Аристотель уподобляет ряду букв в алфавите. От каждой буквы можно двигаться только вперед и назад, никакого другого пути для припоминания нет. Воспоминание складывается из порядка элементов, как мир из букв и стихий – stoichea.

Эта вписанность припоминания в колею придает тексту памяти подчеркнуто механический характер своего рода самодвижения, в котором Я играет совершенно подчиненную роль. Аристотелевский пример с серией букв в алфавите использовал и Германн Эббингхауз в своей классической книге о памяти (1913):

…при повторном появлении каждая идея борется за то, чтобы вызвать каждую иную идею той же серии. Предположим первым является а, оно теснее всего связано с b, менее тесно с с, еще менее тесно с d, и т. д. Если взять в их перевернутом порядке, b, c и d в свободном состоянии соединены с тем, что остается от а[328].