Приговор

— Разумеется,— ответил Энджрел. Он указал на стол в дальнем углу палатки, где несколько офицеров Бэнр изучали карты и донесения.— Нужно, чтобы вы сообщили им численность вашего отряда, количество пехоты и кавалерии и еще сведения о вашем обозе. А после этого я хотел бы задать вам несколько вопросов насчет нашего маршрута и того места, где мы предполагаем встретить армию дергаров. Я так понимаю, что эти места вам хорошо знакомы, так же как и состав и тактика войска серых дворфов.

Нимор поправил кирасу и серьезно кивнул.

— Конечно, — сказал он. — Я хорошо их знаю.

Халисстру пробудил звук открывающейся двери. Она мельком глянула в ее сторону, решив, что, наверное, пришел ее час и наземные жители явились предать ее мечу.

— Мне больше нечего сказать вашему лорду, — сказала она, хотя у нее и мелькнула мысль, что предпочтительнее выдать товарищей, чем погибнуть мучительной смертью, особенно если бы взамен она могла обрести свободу.

— Отлично,— ответил женский голос.— Надеюсь тогда, что ты согласишься поговорить со мной.

Гибкая фигура проскользнула сквозь открытую дверь, которую закрыли и заперли за ней. Посетительница, укутанная в длинное темное одеяние, помедлила, разглядывая Халисстру, потом протянула руки, черные как уголь, и откинула с головы капюшон, открыв лицо цвета блестящего эбенового дерева и глаза, красные как кровь.

— Я Сейилл Озковин, — сказала дроу, — и я пришла, чтобы передать тебе послание моей госпожи: «Место, принадлежащее вам по праву, ждет вас в Наземных Королевствах, в Стране Великого Света. Приходите с миром и живите снова под солнцем, там, где растут деревья и цветы».

— Жрица Эйлистри, — пробормотала Халисстра. Она, разумеется, слышала об этом культе. Паучья Королева не питала ничего, кроме презрения, к слабому, идеалистическому вероучению Темной Девы, чьи приверженцы мечтали об искуплении грехов и признании в Верхнем Мире. — Что ж, я шла с миром и, похоже, нашла принадлежащее мне по праву место в этой славной маленькой камере. Я думаю, что прямо за прутьями моей решетки цветут восхитительные цветы, и я весьма благодарна, что это трижды проклятое солнце не заглядывает в мою тюрьму глубже. — Она горько рассмеялась. — Почему-то благочестивое послание твоей глупой маленькой пляшущей богини сегодня звучит несколько фальшиво. А теперь уходи и дай мне снова заняться важным делом — подготовкой к неизбежным пыткам, которые ждут меня, когда у так называемого лорда этой вонючей навозной дыры, именуемой деревней, лопнет терпение из-за моей несговорчивости.

— Я говорила точно так же, когда впервые услышала послание Эйлистри, — ответила Сейилл. Она подошла поближе и села на пол рядом с Халисстрой. — Как и ты, я была жрицей Паучьей Королевы и оказалась пленницей наземного народа. И теперь, прожив здесь уже несколько лет, я все еще нахожу солнечный свет слишком резким.

— Не льсти себе, отступница! — огрызнулась Халисстра. — Я не такая, как ты.

— Ты, возможно, удивлена, — спокойно продолжала Сейилл, по-прежнему безмятежная. — Но обрушивалась ли когда-нибудь на тебя кара Паучьей Королевы как на лишнее и бесполезное существо? Приходилось ли тебе отказываться от зарождающейся дружбы, потому что ты боялась предательства? Или, может, ты видела, как убивают ребенка, твою собственную плоть, твою душу, потому что он не прошел бессмысленного испытания, и говорила себе при этом, что он был слишком слабым, чтобы жить? Задумывалась ли ты когда-нибудь, есть ли смысл в намеренной и сознательной жестокости, которая растлевает наш народ?

— Конечно, смысл есть, — отозвалась Халисстра. — Мы со всех сторон окружены беспощадными врагами. Если бы мы не предпринимали шагов, чтобы всячески совершенствовать наш род, то стали бы рабами — нет, даже хуже, стали бы рофами.

— А действительно ли закон Ллос делает вас сильнее?

— Конечно.

— Тогда докажи это. Приведи пример. — Сейилл внимательно смотрела на нее, потом подалась вперед и сказала: — Естественно, ты помнишь бесконечные испытания и сражения, но ты не можешь доказать, что стала сильнее благодаря им. Ты не знаешь, что могло бы быть, не подвергайся ты всем этим мучениям.

— Это всего лишь слова. Само собой, я не могу доказать, что нечто не такое, как оно есть.