Приговор

Марита ответила не сразу. Закусив губу, судорожно сцепив побелевшие пальцы, она тяжелым, неподвижным взглядом смотрела в раскрытое окно, на низкое осеннее небо. В кабинете воцарилось молчание. Стало слышно, как дребезжит под ударами ветра неплотно прикрытое окно. Заур не выдержал, прошел через всю комнату, захлопнул створки. Их стук будто вывел Мариту из оцепенения.

— Я никогда в жизни не исповедовалась, — сказала она, — и, горько улыбнувшись, продолжала: — Прежде всего — я не Заступина. Я — Лайтис. Лайтис Марита Мартиновна. Дочь капитана дальнего плавания Мартина Лайтиса. Родилась в 1933 году в Риге. Мать моя — итальянка, уроженка Неаполя, где отец и женился на ней в 1930 году. К сожалению, маму помню слабо. Она умерла от тропической малярии, когда мне было около пяти лет. Во время войны с фашистами отец ушел на фронт и не вернулся. Меня воспитывала оставшаяся в живых бабушка. Я заканчивала десятый класс, когда осталась круглой сиротой. Мечтала стать врачом, но жизнь повернулась так, что пришлось идти работать. Устроилась в горсправку, — она умолкла на минуту, отхлебнула воды из стакана. — Жить было трудно. Кое-как перебивалась от зарплаты до зарплаты. Бедности своей стеснялась, никуда почти не ходила. Пока… Однажды — я хорошо помню этот летний день — мелкий дождь, несильный порывистый ветер — я увидела в окошке своего киоска приятное мужское лицо.

— О чем вы призадумались, девушка? — спросил меня клиент. — Я уже целый час жду…

Я извинилась, выдала ему справку.

А на следующий день он появился снова… Короче, мы познакомились, Альбертас — так его звали — пригласил меня в «Асторию». Это самый дорогой ресторан Риги. Я согласилась. Хоть и думала, что, увидев мое застиранное платье, подштопанные чулки, потертые туфли, Альбертас либо сам отстанет от меня, либо… — И снова напряженная тишина повисла в комнате. Марита тяжело дышала, будто ей не хватало воздуха. Неровный румянец выступил на щеках. — При встрече, — вернулась она к своему рассказу, — Альбертас будто и не заметил ничего. Швейцар, окинув меня удивленным взглядом, бросил:

— Мест нет.

Альбертас отозвал его в сторону, и, наверное, дал денег, потому что, распахнув двери, он также сквозь зубы презрительно бросил:

— Прошу вас.

Через неделю мы поженились. Мне казалось, и Альбертас, и я, мы оба… Что мы нужны друг другу. Но вскоре… Не нужна я ему была ни как женщина, ни как подруга. Гораздо позже поняла, что ему, жившему под вечным страхом ареста, вдвоем было легче. В первую пору я все утешала себя тем, что раз зарабатывает он прекрасно, то и роптать грешно. А приносил он домой огромные по тем временам деньги. То ли по молодости, то ли по глупости, но я никогда не интересовалась источником его доходов. А стоило — ведь он был обычным часовым мастером. Правильно говорится, сколько веревочке не виться, неизбежно приходит конец. Альбертаса арестовали, имущество наше было описано. Я к тому времени уже закончила десятилетку, поступила в медицинский. Перешла как раз на второй курс. До осени решила поработать, а там видно будет. Будто назло свободного места санитарки или медсестры не нашла. Подвернулось объявление: «Требуются для временной работы официантки в кафе «Луна». Подумала, почему бы не попробовать? Поступила.

Как-то в августе, вечером, когда суд над Альбертасом подходил уже к концу, за столиком, где сидели двое ребят — мои постоянные клиенты — пристроился пожилой, хорошо одетый человек.

Мне было видно, что он с интересом прислушивается к их разговору, но я не придала этому никакого значения. Сразу же после того, как ребята ушли, старик поманил меня пальцем.

— Сколько с меня? — спросил он.

Я выписала ему счет — как сейчас помню — на четырнадцать тридцать. Он молча положил на стол сторублевку.

— У меня нет сдачи, — сказала я. — Придется разменять в буфете.

Седой человек внушительно произнес:

— Не нужно.

— Как же так?

— Эти деньги не мои.

— Чьи же они?

— Наши…

— Не понимаю, — я смутилась.

— Возможно. Но деньги наши, мои и Альбертаса.

Я вздрогнула от неожиданности.

— До какого часа вы работаете?

Меня поразил его повелительный тон. Я ответила машинально:

— До одиннадцати.

— Отлично. Я вас жду в четверть двенадцатого. До свидания…

Седой встал, и тяжело опираясь на палку, вышел из кафе.

Я растерялась, не знала, что делать с деньгами. Не сразу собралась с мыслями, — уж очень все было неожиданно.

Седой ждал меня у гостиницы.

— Прошу вас, поднимемся в номер, — начал он.

— Но я вас совсем не знаю.

— И я. Не волнуйтесь — разговор сугубо деловой. Идемте.

Он стремительно прошел вперед, и мне ничего не оставалось, как последовать за ним. В номере старик усадил меня в кресло, пододвинул вазу с фруктами. Потом глухо проговорил:

— Я могу вам довериться?

Мне нечего было ответить ему, я промолчала. Порывисто протянул он мне записку. На небольшом листке, по-видимому, вырванном из блокнота, небрежным почерком было написано: