Приговор

— Ребята, какого рожна вы курите? — поинтересовался он как-то у Мики, держа сигарету в пожелтевших пальцах. У дока была привычка до бесконечности не стряхивать пепел. Он сам не сбивал его с кончика и не позволял падать.

— Нравится, — ответил Мики. Он относился к взрослым уважительно, но без подобострастия.

— Нравится-то нравится, но это тебя убивает. Быть бы богатым задним умом, я никогда бы не начал.

— Так отчего не бросите? — удивился Мики.

— Не могу. Уж очень пристрастился. Если суждено помереть, так почему бы не помереть от того, что любишь?

— Настанет час, и сыграешь в ящик, — шумно вздохнул Джимми. — Вот жил тут один парень, богатый парень с Парк-авеню, такой же богатый, как ты, док. — Все рассмеялись, потому что док был из Уэстчестера. — Я еще чинил его ботинки. Так вот, он бегал каждый день по парку и вокруг водохранилища, не курил, спиртного в рот не брал. Каждый раз, когда являлся сюда, заказывал апельсиновый сок. И на тебе: в тридцать пять лет замертво упал на улице. Придет час — не отвертишься.

— Когда придет мой час, я хотел бы умереть бухим.

Мики и Джонни переглянулись — они понимали, что это желание легко выполнимо.

Карл работал на доке, трудился в ветеринарной клинике двадцать лет и, подобно доку, постоянно закладывал за воротник, но в отличие от шефа по Карлу сразу было видно, что он пьян. Он был черным, и док заставлял его надевать синюю форму, чтобы люди думали, будто он уборщик или кто-то в этом роде. Штаны носил так, что они едва не спадали с его задницы, но этого никто не замечал, поскольку рубашки Карл всегда выпускал поверх штанов. У него было всего несколько зубов цвета грязно-желтого. С губ постоянно свисала сигарета «Лакки страйк», и, когда Карл открывал рот — а он его почти никогда не закрывал, — казалось, что она не удержится и упадет. В первый год, когда мальчики познакомились с Карлом, они не понимали почти ни слова из того, что он говорил. Отчасти из-за его манеры речи, отчасти по причине обычного состояния подпития. Но постепенно ребята привыкли к его языку, как люди, оказавшись в чужой стране, постепенно начинают понимать, что говорят вокруг них. Осмос, или как это там называется? Не важно. Но когда они научились разбирать его речь, то нашли Карла довольно забавным.

Док тоже был забавным, в своей насмешливой манере. Однако док был аристократом — с превосходным маникюром, с безукоризненно белыми зубами, богато одетым. Мысль, что эти два человека работают вместе, ужасно смешила приятелей.

Только после того, как племянник Джимми Тони начал работать в ветеринарной клинике, мальчики — да и сам Джимми — поняли, насколько близки Карл и док.

— Карл делает все, включая операции, — сообщил им Тони. — Док с Карлом вместе ставят диагнозы, затем док идет разговаривать с клиентами в свой кабинет. Они никогда не видят Карла: он является на работу через заднюю дверь.

— Шутишь? — не поверил Джимми. Он был удивлен не меньше ребят.

— Нисколько, — ответил Тони. — Я его ассистент, мне ли не знать. Карл дает анестезию, вскрывает, копается в самом нутре. Если бы клиенты узнали, кто кромсает их любимцев, нас бы всех засадили в тюрьму.

— Еще бы, — пробормотал Джимми. — А старина док смелее, чем я думал. Сомневаюсь, чтобы у Карла было больше трех классов образования.

Мики был прав: отец Берк совершенно не представлял эту сторону жизни.

ГЛАВА 15

Хоакин Санчес купил лодку и автоприцеп в тот самый день, когда ушел из полицейского управления Майами. Это была китобойная шлюпка длиной двадцать шесть футов с навесным мотором. Она имела всего одно сиденье и небольшой полотняный навес — Санчес не нуждался в компании. Как и Руди, самое большое наслаждение в жизни он получал, когда оставался один на воде: наблюдал, ощущал, становился частью природы. Ловля рыбы была сопутствующим занятием. Хоакин устроил рыболовный лагерь за Индианатауном на впадающей в озеро Окичоби небольшой речушке. И когда появлялось желание половить окуня или поохотиться на речного дельфина, перевозил суденышко из дома в Хомстеде в Киз. Уединенная жизнь, но она его полностью устраивала.

— После того как я двадцать пять лет был мексиканским копом в кубинском городе, мне полагается бездельничать, — сказал он как-то по телефону своему другу и бывшему напарнику Дику Рейдеку. Хоакин, разумеется, шутил, но в шутке заключалась доля истины. И только Дик, который двадцать лет служил с ним бок о бок сначала в патруле, а затем детективом, был способен оценить шутливую и серьезную сторону его слов. Дискриминация накладывала серьезный отпечаток. Кубинцы, к которым белые зачастую относились свысока, не упускали случая уколоть полицейского мексиканца только за то, что он выполнял свою работу.

Теперь Дик был частным сыщиком и вместе с каким-то преуспевающим адвокатом из Веро-Бич заколачивал большие деньги. Приятели разговаривали, как правило, раз в неделю. Слишком долго прикрывали друг другу спины и спасали друг другу жизни, чтобы вовсе прервать общение.