Приговор

Все новые бегущие падали, настигнутые стрелами; какому-то парню не повезло еще больше – уже оказавшись почти на пределе досягаемости для стрелков замка, он оступился на бегу и, по-видимому, сломал ногу: теперь он лежал на земле среди камней и дико орал от боли и ужаса. Еще несколько мгновений общего бегства – и он остался единственным живым (или, по крайней мере, подававшим признаки жизни), кого защитники замка еще могли достать стрелой. По нему принялись стрелять, но никак не могли попасть. Я не знал, вызван его ужас этой стрельбой или же пониманием, что сейчас должно произойти.

Почти все уцелевшие уже сбежали с холма, а самые быстроногие из подрывной группы были в считанных ярдах от южного фланга основной армии (вытянувшейся подковой вокруг подножия холма с востока на юг). Герцог и я находились в центре "подковы", то есть восточнее – все еще слишком далеко, чтобы окликнуть и спросить о результатах. Но уже следующий миг отсек необходимость вопросов.

Желто-оранжевая вспышка разорвала воздух у подножия башни, и чудовищный удар грома сотряс и холм, и землю у нас под ногами, и, казалось, всю равнину до самого горизонта. Гигантский фонтан огня, дыма и пыли взметнулся выше стен Греффенваля, на лету превращаясь в черно-багровые клубы. Плотная горячая волна ударила мне в лицо, немилосердно хлестнув песком и забив в ноздри едкий запах сухой гари; на несколько мгновений я зажмурился, отворачиваясь и сжимая коленями бока испуганно шарахнувшегося Верного. Вокруг ржали кони и кричали люди – кто от страха, кто от восторга. Затем откуда-то слева раздался истошный крик "Берегись!", и я услышал новые вопли, глухие удары по щитам и звонкие – по доспехам. Обломки, выброшенные взрывом вверх, сыпались с неба. Я, наконец, протер глаза, с опаской глядя сквозь пальцы в сторону замка. Мелкий камешек ударился о мое плечо и отскочил от кожи куртки на спину Верному – я даже ничего не почувствовал; к счастью, до моей позиции долетали лишь самые маленькие осколки. Но на левом фланге, ближе к башне, судя по доносившимся оттуда крикам боли и проклятиям, дела обстояли не так хорошо.

На месте взрыва ничего нельзя было разглядеть – в воздухе висело густое серо-белесое облако, скрывавшее и башню, и прилегавшую к ней часть стены. Слышно было, как что-то падает и сыплется; с каждым каскадом таких звуков от основания облака по земле расползались новые клубы пыли. Но вот, наконец, пыль осела и дым развеялся.

В стене одной из самых мощных и неприступных крепостей, когда-либо построенных за всю историю Империи, зиял широченный пролом по всей высоте. Двадцать пять ярдов стены в той ее части, что примыкала к башне, попросту рухнули, обратившись в бесформенную груду каменных обломков. Кто-то рядом восхищенно выругался самыми грязными словами, и я не уверен, что это был простой солдат. Но оказалось, что это еще не все. Юго-западная башня кренилась в сторону обрыва – сперва медленно, затем все быстрее, словно подсеченное лесорубом дерево. По ее стенам бежали трещины, из кладки вываливались камни… Затем ее основание, уже черневшее проломами, словно сложилось, проваливаясь внутрь себя, и почти сорокоярдовая башня, махнув на прощание грифонским флагом на верхней площадке, с грохотом обрушилась в пропасть. На фоне этого величественного зрелища донесшиеся до нас вопли тех, кто падал вместе с ней, казались каким-то неуместным писком. Над обрывом поднялись новые тяжелые клубы седой пыли, столь непривычной зимней порой.

Не успели зрители прийти в себя от этой картины, как Йорлинг вновь махнул рукой, и тут же громко протрубил рог. К образовавшейся бреши устремились основные силы: впереди – сотня огнебойцев, за ними – обычные спешившиеся кавалеристы с мечами и топорами. Стрелки-дальнобойцы в штурме участия не принимали (в узких коридорах и на лестницах замка длинноствольное оружие не имело смысла), однако половина их уже заранее выстроилась напротив ворот, вторая бежала сейчас занять позицию напротив пролома – дабы пресечь любые попытки вылазки или бегства.

Я опустил взгляд и заметил, что упавший на меня камешек все еще лежит на спине Верного. Я протянул руку стряхнуть его и тут понял, что это вовсе не камешек. Взяв его двумя пальцами в перчатке и поднеся к глазам, я убедился, что понял правильно. Это была обгоревшая последняя фаланга человеческого пальца с обгрызенным ногтем на конце.