Приговор Бешеного

— То-то я смотрю, загорелый какой.

Мушмакаев с трудом сдержал усмешку: нашел загорелого! Во-первых, он отроду очень смуглый, во-вторых, лицо его так заросло щетиной, что рассмотреть «загар», да еще в темноте, было и вовсе немыслимо.

— Да, немного отдохнул, поплавал… А где ты живешь?

— Сибиряк я. Из Омска. Знаешь такой?

— Как не знать? Большой город, — уважительно сказал Мушмакаев, радуясь тому, что парень из такого далека, что, вполне вероятно, и не слышал, кто такой Мушмакаев.

— Не только большой, но и красивый, зелени много, цветов. — Парень явно был патриотом своего города и с удовольствием перечислял все его достоинства.

— А мне и похвастаться нечем, — вздохнул Мушмакаев.

— А ты откуда?

— Из Москвы, — усмехнулся Муха.

— Да ты шутник, парень. Давно в Москве?

— Больше трех лет.

— Как я заметил, сколько бы кавказцы ни жили среди русских, акцент все равно остается.

— Откуда ты взял? Я же не очень долго живу здесь.

— Вспомни Кикабидзе? Или Нани Брегвадзе?

— Не знаю, может, ты и прав, — решил согласиться Мушмакаев. Его раздражало, что, о чем бы они ни заговорили, все время сбивались на национальный вопрос. — Извини, приятель, но ты не объявил мне свою цену.

— Какую цену? — не понял водитель.

— Сколько я тебе должен за проезд? — Он вытащил из кармана стодолларовую купюру. — Только вот сдачу придется искать: мельче нет.

— Убери, парень! — недовольно бросил тот. — Разве у вас в Дагестане требуют деньги, когда выручают кого-нибудь в трудную минуту?

— Извини, брат, не понял я, — смутился Мушмакаев и сунул деньги в карман. — Может, встретимся когда-нибудь? Тогда и я помогу в чем-то…

— Выпить хочешь?

— Тебе ж нельзя.

— Но тебе-то можно, — усмехнулся сибиряк и кивнул на бардачок. — Открой, во фляжке ракия виноградная, знакомый болгарин подогнал.

Мушмакаев открыл бардачок, нащупал там плоскую металлическую фляжку, отвинтил крышку.

— Из горла, что ли?

— Зараза к заразе не пристает, — успокоил водитель.

— Твое здоровье! — Мушмакаев отхлебнул пару глотков и тут же закашлялся. — Да в ней градусов пятьдесят, не меньше.

— Семьдесят шесть, — поправил довольный парень. — Ничего штучка, да?

— Сразу в голову шибанула, — согласился Мушмакаев, завинтил крышку и сунул фляжку на место.

— Ну вот, за разговорами и не заметили, как домчались. — Шофер стал тормозить. — Сейчас я поворачиваю и дую на стоянку, чтобы спокойно выспаться. Дальше, думаю, сам доберешься.

— Спасибо… Извини, ты не сказал свое имя…

— Мишкой меня зовут.

— Меня Алимхан. Спасибо, Миша, у тебя не найдется монетки позвонить?

— О чем разговор? Самому приходится позванивать: почти в каждом городе знакомая есть. — Он по-свойски улыбнулся и протянул пару жетонов.

— Еще раз спасибо, может, когда и встретимся.

— Мир не велик, увидимся! — Парень дружески хлопнул его по плечу, Мушмакаев соскочил с подножки, и машина пошла на поворот.

Несколько минут он смотрел ей вслед, удивляясь широкой натуре незнакомого водителя. Внутри у него что-то защемило: сначала этот странный Бешеный, теперь Михаил.

Трудно сказать, до чего бы довели его подобные мысли, но тут он увидел телефонную будку и поспешил к ней. К счастью, аппарат был исправен, и он торопливо набрал номер давнего знакомого, который жил совсем недалеко от Таганки. Время было позднее, и никто не поднимал трубку: то ли крепко спали, то ли отсутствовали.

Досчитав гудки до пятнадцати, Мушмакаев повесил трубку. Он очень надеялся, что застанет своего приятеля, с которым его связывало довольно бурное прошлое. Был еще один, но его телефона он не помнил.

Оставался лишь один московский номер, который он знал на память, но звонить по которому было страшновато. Это был телефон Велихова, который настолько врезался ему в голову, что, попроси спросонья назвать цифры, ответил бы без запинки, не задумываясь. По нему приходилось звонить не один раз, но сейчас, когда он сдал банкира…

Нет, не то чтобы в Мушмакаеве пробудилась совесть: разве можно разбудить то, что начисто отсутствует? Он опасался, что Бешеный стремительно занялся разоблачениями, а тогда каждое его слово сулило Мухе жуткие неприятности, последствия которых было трудно и предположить. Однако других вариантов не оставалось и приходилось вновь идти на риск, но пока риск оказывался оправданным.

Мушмакаев твердо набрал памятный номер. Прозвучало несколько долгих гудков, прежде чем он услышал сонно-недовольный голос банкира:

— Кого вам?

— Извините, Аркадий Романович… — начал Мушмакаев и красноречиво замолчал, надеясь, что Велихов узнает его голос.

— Ты? — удивленно воскликнул банкир, и было непонятно, радуется он или злится. Мушмакаев стоически выдержал паузу. — Чего молчишь-то?

— Не знаю, можно ли говорить?

— По ЭТОМУ номеру можно! Ты где?

— На Таганке, у Садового кольца.

— Один?

— Конечно!

— Вокруг все «чисто»?

— Вы что, думаете, я стал бы звонить, если бы не был уверен? — Мушмакаев постарался говорить обиженным тоном.

— Как тебе удалось… — начал банкир, но не стал договаривать до конца.

— С трудом, — поспешил ответить Мушмакаев.

— Были проблемы?

— Думаю, да.