Приговор полковника Гурова

– Да не знаю я! – с отчаянием в голосе выкрикнула Алевтина. – Я и в самом деле чувствую, что ничего не понимаю!

Гуров не ответил. Он прошел в ванную, хотя там уж точно не рассчитывал натолкнуться на полезную информацию. Но профессиональная привычка заставила его обследовать все помещение. Вернувшись в комнату, он сказал:

– На этом мои действия окончены. Если вы внемлете моему совету и останетесь в пансионате, то убережете себя от многих лишних проблем. Сейчас вам кажется, что это не так, но позже вы убедитесь, что я был прав. Да, вам придется пройти через ряд неприятных процедур, но это временно. Впрочем, не смею настаивать. Вам решать. Но имейте в виду: если полиция станет меня официально допрашивать, я буду говорить правду. Всего хорошего.

И, развернувшись, Гуров покинул номер Алевтины, оставив ее стоять возле постели с раскиданными на ней платьями, юбками и предметами косметики.

Глава 3

Когда он вернулся в номер, Мария по-прежнему сидела на диване. Она ничего не спросила. Гуров подошел к окну. Сон пропал, и неизвестно, удастся ли сегодня заснуть до утра…

Гуров вышел на балкон. Небо уже начинало светлеть. Воздух был еще прохладен и свеж, но чувствовалось, что утро близко. Постояв еще немного, полковник решил все-таки вернуться в постель. Поворачиваясь, он вдруг уловил боковым зрением кое-что, привлекшее его внимание. Повернув голову направо, он увидел в полумраке очертания фигуры, которая спускалась по скале… Это была та самая скала, на которой располагался загадочный санаторий, откуда, по предположению полковника, и доносились странные звуки.

Гуров мгновенно замер и стал всматриваться. Фигура скользила медленно, походя на альпиниста. Внезапно раздался глухой стук, затем тонкий вскрик, а после Гуров увидел, как фигура быстро стала подниматься вверх, словно ее вздернули. Еще раз послышался стук, и все стихло.

Встревоженный полковник подошел к перилам балкона и, опершись на них, высунулся так далеко, насколько это было возможно. Сейчас, с балкона своего номера, он смог различить очертания какого-то здания на скале. Однако, сколько бы он ни вглядывался, таинственной фигуры больше не увидел. Не было слышно ни криков, ни стонов – ничего. Глухой тишиной веяло от этого места, и от этого оно выглядело еще более зловещим.

В номер Гуров вернулся еще более мрачным и встревоженным. Мария, не зная о том, что мужу удалось увидеть с балкона, приняла это состояние за реакцию на известие о смерти Алика. Но приставать с расспросами и давать советы она не стала. Она и сама чувствовала себя совсем усталой.

В ту ночь они с Марией уже не спали. Просто лежали, преимущественно в молчании. Мария лишь один раз спросила, что решила Алевтина, но Гуров лишь неопределенно покрутил рукой в воздухе, и Мария не стала донимать его подробностями. Она и так чувствовала себя слегка виноватой оттого, что мужу пришлось влезть в проблемы постороннего, по сути, им человека. Она знала, что, если бы подобная беда коснулась кого-то из близких людей, ее муж сделал бы все, чтобы помочь. А для человека чужого, к тому же не вызвавшего у Льва особой симпатии, он и так сделал достаточно.

Лев же вообще старался не думать о ночном эпизоде. Точнее, о дальнейшей судьбе Алевтины. Он думал о них с Марией. О том, что утром на территории пансионата наверняка появится полиция, которая начнет трясти всех отдыхающих. К счастью, посетителей здесь довольно много, и для того чтобы уделить пристальное внимание каждому, нужно большое количество сотрудников. А с этим в полиции всегда напряженка. Во всяком случае, в Москве. Как обстоит дело в Крыму, Гуров не знал, но был почти уверен, что так же, если не хуже.

И еще он думал о том, что это происшествие, как ни крути, а подпортило им случайно выдавшиеся каникулы. Убийство само по себе неприятно, а присутствие полиции способно еще больше его усугубить. Раньше Гуров, работая опером и по долгу службы вынужденный вмешиваться в частную жизнь людей, не задумывался над тем, какое неудобство им доставляет. Само это слово «неудобство» он считал неуместным, неподходящим к ситуации. Ведь совершено тяжкое преступление, и раскрыть его – первейшая задача сыщика. Это был его долг, и он рассуждал как офицер полиции (тогда еще милиции). И считал себя абсолютно правым.

Сейчас его позиция не поменялась коренным образом – он по-прежнему считал раскрытие убийства первоочередной задачей, однако он стал по-другому воспринимать отношение к этому обычных людей, волею обстоятельств втянутых в ситуацию. Произошло это после того, как ему неоднократно довелось выступить по другую сторону, то есть когда он в сложившейся ситуации был не сыщиком, не милиционером или полицейским, а простым обывателем. Тогда он сам ловил себя на мысли, что раздражается от присутствия правоохранительных органов на его территории, от их вопросов, на которые, казалось, они не имеют права…