Приговор приведен в исполнение...

— Ах, шайтан!.. Такой шайтан! — возмутился Миркамиль. — Одного пускать нет. Провожать нада.

— Угу, — поддержал друга Ескин.

Вскоре все трое благополучно достигли домика, где квартировал Фриц Янович. Распрощались.

Эльзы дома не было. На самодельном столе, покрытом скатеркой сурового полотна, записка: «Ушла в махаллю «Дарбаза». Цируль разочарованно вздохнул. Хоть бы часок провести вместе с женой. И вообще... Сколько лет они женаты, а если подсчитать время, проведенное вместе, то и года не набежит. То она скрывалась в подполье, то я, то я на работе, а она дома, то я дома — она на работе. Ее в ссылку — туда, меня в ссылку — совсем в другую сторону. Отважная женщина. Ведет агитработу среди старогородских узбечек. И стреляли уже в нее, и даже чуть не линчевали по наущению мулл. А она знай свое гнет! Молодчина. Хорошо хоть что там, за Анхором, Насредин Бабаджанов за ней присматривает. Возвращаться по ночам домой не разрешает. Значит, и нынче останется Эльза ночевать в многочисленной семье Бабаджанова.

Цируль прилег на аккуратно застланную солдатским одеялом железную кровать, не раздеваясь. В глазах заплавали синие, зеленые круги — блестящие, с радужным отливом. И тут же заснул, словно провалился в черную бездну.

Во сне и наяву

И во сне не было Фрицу Яновичу покоя. Тьма растаяла, и явились странные видения... Чудовище мохнатыми клешнями душит его, Цируля, в страшных объятиях!.. Фриц Янович хочет вырваться, но жуткий фантом сжимает все сильнее, сильнее... И вдруг безобразная харя его превратилась в угрюмую физиономию... Иргаш! После разгрома «Кокандской автономии» этот кровавый бандит, бежавший с каторги, объявил «газават» Советской власти, войну не на жизнь, а на смерть... Вот она — одна страшная лапа... Другая — с крючковатыми когтями... Она превращается в злобные морды басмачей Ашурмата и Рахманкула, конная лава со сверкающими клинками скачет прямо на него, на Цируля!.. А вот отвратительный паук с налитыми кровью бешеными глазами матчинского бека!.. Цируль, задыхаясь в тисках мохнатых лап, вдруг подумал, что это вовсе не какой-то гигантский паук, это не его душат. Хотят задушить едва поднявшуюся на ноги Туркреспублику!.. Это не лапы, а нечто более страшное — Иргаш зверствует в Ферганской долине... Басмачи в восьмидесяти верстах от Ташкента, в селениях Аблык, Пенгаз, Ашава... За Зеравшанским горным хребтом... И совсем близко Оренбургский фронт!..

Цируль нечеловеческим усилием вырвался из смертельных объятий — и пробудился. Отирая со лба холодный пот, криво усмехнулся. Ну и ну, дорогой товарищ!.. Как институтка расклеился. Стали пошаливать нервишки. Нехорошо. Стыдно. Впрочем, при чем тут нервы?.. Присниться всякое может. Просто ты, друг, и во сне озабочен событиями реальными... Ого! Уже четвертый час. Пора в исполком.

Заседание исполкома Ташсовета было шумным. Обсуждался вопрос об усилении патрульной службы города. Пока этим занимаются Управление охраны да партийные дружины старо- и новогородских частей. Большевики обратились за помощью к левым эсерам, но те ни в какую: не дадим ни одного человека! И еще затеяли торги, требуют в свои руки Комиссариат внутренних дел, Военный комиссариат; заявили ультиматум: назначить двух «левэсов» заместителями председателя Совнаркома!

После долгих, утомительных дебатов член ЦК партии левых эсеров Колузаев наконец пошел на уступку.

— Так и быть, — объявил он, — дадим в охрану двадцать штычков. Но если и после этого в городе не наведут порядка... И еще вот что. Дали нам на Московской улице ресторан «Буфф» под партийный клуб!.. Это что — насмешка, да?

— Ладно, ладно, — устало проговорил зампред Ташсовета Вульф Наумович Финкельштейн, тридцатилетний крепыш в рубашке-косоворотке, — предоставим вам здание, какое только пожелаете. Хватит спорить по пустякам.

...Цируль шагал по погруженным во мрак улицам. Миновал Пушкинскую, вышел к скверу... Вот и Ура-Тюбинская... Издалека донесся винтовочный выстрел. Еще, еще!.. Орудуют, сволочи!.. Эх, где людей взять? Управление не укомплектовано. Охрану несут рабочие, местные ремесленники. Патрульного дела не знают, поэтому и несут потери. Эх!..

...В приемной сидел один-единственный посетитель, мужчина цветущего здоровья, средних лет, с окладистой бородой. Цирулю бросилось в глаза поношенное пальто посетителя. Завидев начальника охраны, бородач встал, церемонно поклонился.

— С семи часов терпеливо жду обещанной аудиенции.

— Извините. Заседание исполкома.

— Понимаю. Очень хорошо понимаю. Дела государственной важности.

— Заходите.

Бородач вошел в кабинет мягким кошачьим шагом. Сел. Произнес приятным баритоном:

— Иванов. Тот самый.

Фриц Янович подумал: «Один из миллионщиков, а одет словно артист без ангажемента. И шапку черт знает какую раздобыл. У старьевщика, что ли?»

— Слушаю вас, гражданин.