Приговор приведен в исполнение...

Осипов похолодел. Еще этого не хватало! Конкурент. Разлил по рюмкам.

— Ладно. Твоя воля. Но я предупредил. Поставят тебя к стенке!

Затаившийся на конспиративной квартире полковник Савицкий лихорадочно формировал «двадцатки» из бывших кадетов, гимназистов, уголовников. Учебные сборы проходили в тайных опорных пунктах. Организованы были даже столовые для членов «двадцаток». Конспирация полнейшая. Если раскроют одну «двадцатку», ее члены ничего не смогут рассказать о других.

Формированием «двадцаток» занимались и Тишковский с Цветковым. Заговор разрастался, как раковая опухоль.

Но и тучи продолжали сгущаться над головой главаря мятежа.

В печати появилась резкая критическая статья журналиста Пашко, назначенного Совнаркомом помощником военного комиссара. Пашко столкнулся со странными вещами: Колузаев не только не наказан по всей строгости за самовольное оставление боевого участка на Закаспийском фронте, но, напротив, даже пользуется особым вниманием Осипова; требования военкома расформировать Красную Гвардию, то есть желание разоружить рабочих Главных и Бородинских железнодорожных мастерских, есть требование вредное, а Осипов настаивает на своем. Совершенно запутан учет оружия, распределяемого по воинским частям...

Пашко в заключение писал: «При сложившихся обстоятельствах и коренном противоречии во взглядах с тов. Осиповым на задачи и способы деятельности комиссариата я не могу продолжать начатой работы и разделять служебной ответственности».

Это выступление явилось серьезным ударом по престижу Осипова. Однако предатель и на этот раз изловчился. Он обвинил Пашко в том, что тот якобы до революции был платным агентом царской охранки в Ростове. Военком представил десяток лжесвидетелей, которые подтвердили обвинение. По сфабрикованным материалам Пашко был арестован. Осипов перевел было дух, как возникла новая опасность. При ликвидации в октябре заговора ТВО осталось неразоблаченным ее пишпекское отделение. Пишпекские заговорщики решили упредить события и подняли 7 декабря крупное, так называемое Беловодское, восстание. Мятежникам удалось на короткое время овладеть Пишпеком, но вскоре они были разгромлены. Из захваченных документов усматривалось, что нити заговора ведут в Ташкент. Но и здесь ни в одном документе не называлась фамилия военкома!

Волновался и Цветков. Он твердил, доказывал Осипову, что они разгуливают над бездной по тоненькому канату, надо торопиться. Военком и сам понимал, что промедление грозит бесславной гибелью. Но понимал он и то, что без поддержки извне у него мало шансов стать диктатором. И он решил согласовать срок мятежа с английским генералом Маллесоном, штаб-квартира которого находилась в Асхабаде. Не имея с генералом прямой связи, военком решил воспользоваться посредничеством мистера Уайта, британского генерального консула в Бухаре.

«Кого направить? — мучительно раздумывал предатель. — Надо послать человека ловкого, смелого, сообразительного, опытного... Кого?»

И вдруг его осенило. Бомчинского! Связного атамана Дутова.

Цветков одобрил кандидатуру. При следующей встрече полковник Цветков вручил Осипову письмо, адресованное своей жене, проживавшей в Асхабаде. В нем Павел Павлович, в частности, писал: «Жив, бодрствую, хотя и скитаюсь по дачам. Занимаюсь прессой... Ботт меня не подводит...»

Встреча Осипова с Бомчинским произошла на квартире отца Тишковского, где укрывался Цветков. Бомчинского (он же Домжинский, а правильно — Попенгут) познакомили с хмурым человеком лет тридцати.

— Это Машков, — представил хмурого военком. — Свой человек, его отца, владельца больших виноградников под Кауфманской, большевики разорили. Поэтому на сына можно положиться. Кроме того, мы учились с ним в военной школе прапорщиков. Проверенный господин.

Осипов помолчал, затем продолжал:

— Пойдешь под фамилией Домжинского. Она счастливая, без особых приключений доставила тебя к нам из Оренбурга. Все документы будут у тебя. Но и прапорщик Мешков тоже в курсе дел. Меня вы не знаете. Оба! Учтите. Что бы ни произошло, я для вас не существую. Слушайте дальше. Ты, Владимир Андреевич, — обернулся военком к Попенгуту, — в Бухаре явишься к генеральному консулу Уайту. Ну, всякие там от меня поклоны и прочая, чтобы соблюсти политес. А затем объяснишь, почему мне необходима связь с генералом Маллесоном. Попроси у него, у консула Уайта, письмо к Маллесону, разумеется, шифрованное. Иначе генерал с тобой и разговаривать не станет, решит, что тебя Чека подослала. С генералом согласуй срок. Чтобы одновременно нанести удар: мы внутри в Ташкенте, а англичане — из Закаспия — на Ташкент.

Военком встал. Поднялись и Попенгут с Машковым.

— Все ясно, господа?

Лазутчики щелкнули каблуками, коротко, по-военному, кивнули.

— Да, — произнес Осипов. — Есть еще и частное поручение. У Павла Павловича Цветкова жена в Асхабаде. Звать ее Екатерина Марковна. На конверте указан ее адрес. Передай, Владимир Андреич, ей это письмо. Но обо мне ни гу-гу!..

— Ясно! — ответствовал Попенгут и еще раз щелкнул каблуками.