Приговор приведен в исполнение...

Вдоль Стрелковой, у полковых казарм, народу было не меньше, чем в сквере. Тут и фланирующие статские, и много золотопогонников. В толпе сновал длинногривый поп с дымящимся кадилом.

Зинкин миновал главные ворота, и тут же его окружили мятежники. Посыпались угрозы, оскорбления, уже потянулись к нему руки со скрюченными пальцами-когтями. Кто-то надрывно орал:

— Хватай большевистскую сволочь!.. Это Зинкин. Он еще в октябре семнадцатого... В расход его! На кучу!..

Конечно же, в душе Михаила Максимовича не царило безмятежное спокойствие. Страшно ему стало. Однако он и виду не подавал, что страшится расправы. Ни в коем случае нельзя показать, что боязно. Мятежная свора подобна своре борзых. Стоит побежать, позвать на помощь, и они мгновенно тебя растерзают.

Зинкин высоко над головой поднял белый флаг.

— Я парламентер. Иду к Осипову с пакетом. Расстрелять меня всегда успеете. Дорогу!..

Мятежники невольно расступились.

Появление в дежурной комнате Зинкина вызвало бурю восторгов. Офицеры Гагинский, Михайловский, Стремковский, Тейх, Ботт, знавшие хорошо Михаила Максимовича, решили, что член исполкома Ташсовета и большевистский заправила в железнодорожных мастерских пришел сдаваться на милость победителей. Прекрасно! Первая крыса, покинувшая тонущий большевистский корабль!

— Ба, кого я вижу! — стал паясничать Ботт. — Что, небось от страха в зобу дыханье сперло?.. Ха-ха-ха! Одумался, наконец! Шкуру решил спасти?

Михаил Максимович презрительно улыбнулся:

— Я вас не задерживаю, юноша. Можете быть свободны. Я парламентер и пришел лично к главарю мятежа Осипову.

Офицеры загалдели, лица их перекосили злобные гримасы.

— Да как ты смеешь, собака?!

— Дайте... Дайте я ему голову с плеч!..

У противоположной стены Зинкин вдруг заметил койку. На ней, укрытый по горло шинелью, лежал Осипов. Он, видимо, спал, но шум разбудил его.

— Что происходит? — строго спросил главарь, поднимаясь с койки и поправляя на себе китель с расстегнутыми пуговицами.

— Хам явился... Зинкин, — доложил Ботт. — Мы сперва подумали, что он сдаваться. А он, нахал, только лично с вами желает разговаривать. Прикажете на кучу его или как?..

Михаил Максимович не сразу узнал бывшего военкома. Китель измят, в винных пятнах, сапоги нечищенные. На щеках щетина, вместо некогда аккуратной прически с пробором — нечто ежеобразное. Заросшие щеки впали, нос пожелтел и заострился, как у покойника. Особенно страшны были глаза. В них полыхал огонь злобы, ненависти и звериного страха.

— Парламентер Зинкин. Вам пакет от Временного военно-революционного Совета... — помолчав, добавил веско: — Ультиматум!

По дежурной комнате пронесся шумок. Осипов протянул руку, взял пакет, вскрыл. Перед его дико сверкающими глазами запрыгали строки машинописного текста... «Временный военно-революционный Совет и верные ему войска гарнизона предлагают немедленно сдаться во избежание ненужных жертв среди гражданского населения и разрушений в городе... В случае отклонения ультиматума...»

Осипов как-то снизу, исподлобья, словно затравленный волк, взглянул на парламентера и вдруг криво улыбнулся — палач только сейчас узнал Зинкина, хотя Михаил Максимович и назвал свою фамилию.

— A-а... Старый знакомый! Давненько не видались.

— Жду вашего ответа, — строго произнес Зинкин, испытывая сильнейшее искушение вцепиться в глотку кровавого предателя.

— Так... Не желаешь признавать. А вот возьму и прикажу тебя расстрелять, а?

— На кучу!.. На кучу его!.. — завопили мятежники, бросаясь к парламентеру.

— А-атставить! — крикнул Осипов. — Я сегодня добрый. А потом... Ну кокнем мы его, кто пойдет с моим ответом на ультиматум? Может, ты, Ботт, или ты? — он ткнул пальцем в грудь Стремковского... — То-то! Пусть живет. И без него мы уложили на кучу изрядно комиссаров, — палач стал загибать пальцы: — Фоменко, Финкельштейн, Шумилов, Вотинцев, Малков, Фигельский, Троицкий, Шпильков, Червяков... Кто еще?

— Гордеев, — подсказал Ботт.

— Точно. Гордеев. Смертельно ранен в бою за Дом Свободы. Сегодня еще и Качуринер на кучу угодил.

— Господин главнокомандующий, — услужливо подсказал Тейх. — Вы Лугина упустили из виду. И еще Дубицкого.

— О!.. Чертова дюжина. Нехорошо, дурная примета, — Осипов зло посмотрел на Зинкина. — Пожалуй, придется и тебя в расход.

Михаил Максимович, собравшись с силами, смело взглянул в мрачные глаза палача.

— Ха... Не боишься? Шалишь, брат, боишься. По себе знаю. Жизнь... До чего же она хороша, проклятая!.. Не бойся, отпущу. У меня в запасе и четырнадцатый комиссар имеется. Першин Александр Яковлевич. Он в мастерских с тобой вместе в большевистской ячейке заправлял. Услышал поутру тревожные гудки, побежал в мастерские, а его по дороге и сцапали. Сейчас сидит в подвале. Я его на всякий случай берегу. Может, обменять на кого понадобится?