Приговор приведен в исполнение...

— Да... Фоменко слушает... — и медленно опустился в кресло.

Цируль, остальные недоуменно взирали на Фоменко. Его лицо побелело, губы судорожно подергивались, остекленел взгляд...

— Что случилось, друг Фоменко?

— Да говори же!..

Фоменко поднялся, покачиваясь, уперся ладонями о стол. Проговорил пустым голосом:

— На Ленина... В Москве совершено подлое покушение на жизнь товарища Ленина!..

Все оцепенели.

Цируль не узнавал товарищей своих — так изменились их лица.

— Товарищи! — вдруг услышал он незнакомый голос. Присмотревшись, увидел, что это не своим голосом говорит Фоменко. — Товарищи!.. Никакой пощады врагам революции!..

— Не будет им пощады! — тихо произнес Цируль. — Товарищи... За работу... За работу, товарищи!

Страшный мешок

Агент уголовного розыска Ульмас Коканбаев окончил в свое время русско-туземную школу. Дальше же учиться не пришлось. Семья бедствовала, пришлось пойти на заработки. Тринадцатилетним подростком устроился рассыльным в скобяной магазин первогильдейского купца Шамсутдинова на Джизакской. Разносил Ульмас по домам покупки, деловые записки, был грузчиком. Гнул спину на купца по двенадцать-четырнадцать часов в сутки. Работал добросовестно. Иначе — мигом вылетишь со службы.

Тогда Ульмас проклинал свою судьбу. Теперь же, став агентом угрозыска, радовался: на побегушках у хозяина исколесил весь город, каждый переулок ему знаком. А в работе угрозыска это ох как важно! Пригодинский ценил его. Знает Ульмас город как свои пять пальцев, смел, инициативен.

Под стать ему был и громадина Ескин. Парень отличался феноменальной физической силой и отвагой. И был так же любознателен, как его друг Ульмас. Обоих друзей и взял под свое покровительство Крошков. Талантливые парнишки. Станут со временем отличными розыскниками. А сейчас надобно их подключить к расследованию обстоятельств убийства на улице Кауфманской.

Крошков отложил в сторону рукописные материалы, по которым проводил «самодеятельную» графологическую экспертизу. Глянул на учеников, сидевших по бокам. Спросил Коканбаева:

— Ну-с, твое мнение, милый юноша?

Ульмас замялся. Покраснел. И вдруг выпалил:

— Почерк-мочерк... Это понятно. Не Сарычев писал, это вы доказали, муаллим. Я вообще хочу сказать... На Кауфманской офицера убивали?.. Убивали. Муфельдт-ханум... Чует мое сердце... Имеет отношение.

— Почему так? — улыбнулся Крошков.

— Откуда мне знать? — с азартом воскликнул Ульмас. — Душа... Сам не знаю, почему, но душа...

— Душа — это слово пустое сотрясение воздуха. Обоснуй свои подозрения.

— Не могу. Просто верю...

— А что думает по этому поводу уважаемый товарищ Ескин?

Громадный парень вскочил, вымолвил рьяно:

— Ульмас правду говорит. А доказать... Не могу доказать!

Консультант поднялся из-за стола, походил по кабинету, поглаживая бородку.

— Ну что же, друзья мои, то, что вы высказали, называется версией. Таких версий может быть множество. Но их все надобно проверить. Отпадет одна, другая, третья... А подлинная останется.

— А если не обнаружится подлинная версия? — нетерпеливо спросил Ескин.

— Такое обычно не бывает. Если добросовестно изучить обстоятельства дела... Одна версия отпадает, другая... Двадцатая. Но истина все же должна восторжествовать. Есть мудрая пословица: «Сколько веревочке не виться, а конец — будет».

В кабинет вошел Лугин с двумя бутылками керосина.

— Здравствуйте, дорогой Сансаныч! Это железнодорожники вам небольшой презент преподнесли. Вы же и по ночам работаете, вот вам и керосинец для лампы.

— Право же... — застеснялся Крошков. — Я и так... Лучина, коптилка тоже не так плохо.

— Не возражайте, уважаемый. Дареному коню в зубы не смотрят. Рабочие заботятся о вас. Им обидно будет, если откажетесь.

— Ну разве что так...

— Я от Фоменко. Он интересуется результатами графологической экспертизы.

Крошков слегка сконфузился.

— Простите великодушно. Только что сам собирался позвонить Игнату Порфирьевичу, да вот разговорились с юными моими друзьями.

— Сарычев написал записку?

— Нет. Записка исполнена двумя разными лицами.

— Что?!

— Да-с... Первая фраза: «Долой большевиков!» исполнена одной рукой, вторая — «Да здравствует свободная пресса!» — принадлежит человеку с другим почерком.

Лугин выпил из чайника воды. Сел. Воскликнул гневно:

— Сволочи!.. — И вдруг спохватился. — Позвольте!.. А что же тогда Сарычев?.. Где он?!

— Вот именно — где?

Появился дежурный. Сказал Крошкову:

— Вас к телефону, срочно.

Консультант удалился в приемную, взял трубку. Услышал голос Фоменко.

— Извините, Сансаныч, только что отправил к вам Лугина, чтобы не отрывать вас от дел. А теперь вот крайняя нужда свидеться. Звонил Цирулю, Пригодинскому...

— Они проверяют патрульную службу. С Лугиным сейчас же выезжаем.

Через несколько минут Крошков с Лугиным прибыли на дежурном фаэтоне на Аулеатинскую, 5.

У Фоменко сидели члены коллегии ТуркЧК Богомолов, Шарафутдинов и его заместитель Сидоров. Они разглядывали какие-то листочки.

— Вы уж простите, — начал Фоменко извиняясь. — Надоедаем... Но что поделаешь. Вот, взгляните, — он протянул Крошкову листочки из ученической тетради.