Приговор приведен в исполнение

– Деньги здесь, в Сан-Стефано. Только не на автовокзале, а на железнодорожном. Код и номер сообщат по сотовому сразу же после доставки. Двести штук наличными… Но клянусь всеми святыми, я не знаю номера ячейки, – заскулил Калмык, размазывая грязно-бурую жижицу по лицу.

Последующие события оказались настолько стремительными, что их можно сравнить с распрямляющейся пружиной сработавшего капкана: мгновение – и стальная спираль, освободившись, приводит в действие смертоносный механизм.

Расслабившиеся мордовороты, сообразившие, что шеф выжал из пленника всю нужную информацию, утратили бдительность. Собственно, их можно понять: два спеленутых по рукам и ногам, застывших от ужаса человека, приросших к плетеным креслам, обезображенный труп и полумертвый, раздавленный, словно дождевой червяк, голозадый пленник, готовый вылизывать языком ботинки, – охранять было некого.

За некоторые ошибки расплата наступает немедленно.

Водитель микроавтобуса, слонявшийся с сигаретой, приклеенной в уголке рта, засунул за пояс пистолет, удлиненный, как у всех бандитов, цилиндром глушителя, и развинченной походкой приблизился к затихшему Калмыку. Присев на корточки, он приложил к его шее два пальца, проверяя пульс. Сигаретный пепел упал на штаны итальянца, принявшегося ожесточенно счищать сизую, не остывшую от жара пыльцу. И в этот миг ребро ладони Калмыка врезалось в кадык предателя. Согнув шею, Пеппе сдавленно захрипел, шлепнулся на ягодицы и выпрямил ноги.

Его по-тараканьи живучий противник, впившийся пальцами со сбитыми ногтями в рифленую рукоять «беретты», сорвал рычажок предохранителя и выстрелил. Приглушенный, похожий на звук вылетающей из бутылки шампанского пробки выстрел был продублирован еще одним.

На макушке Калмыка встал хохолок черных волос. Пошатнувшись, пленник словно в замедленной съемке опрокинулся навзничь на сей раз навсегда. Пуля, посланная Тургутом, стрелявшим сверху вниз с близкого расстояния, разворотив мозг, раздробила нижнюю челюсть Калмыка и, выйдя, срикошетила в грудь предателя.

Дважды раненный Пеппе – угомонившийся упрямец сумел прострелить ему бедро – вертелся волчком, кусая губы, чтобы не закричать. Обе раны были достаточно серьезными и требовали немедленного хирургического вмешательства. Но у предводителя своры имелись другие соображения о методах лечения.

– Карапуз, помоги нашему другу! – негромко произнес турок, дополняя просьбу выразительным взглядом темных миндалевидных глаз.

Припав на колено у корчащегося раненого, палач освободил нож от ножен, схватил итальянца за ухо и всадил лезвие по самую рукоять в его шею. Агонизировал Пеппе ужасно: жизнь не хотела покидать его тело.

– Я просил, малыш, штык-нож от «калашникова». Тебе было бы гораздо проще уходить… «Калашниковым» я доставил бы тебя на небеса с комфортом, – по-турецки пробормотал Карапуз, стирая с лезвия кровь.

Пока сменялись акты быстротечной драмы взаимного истребления, Святой не ограничивался ролью статиста, а продолжал орудовать стеклышком. Он раздвигал разлохмаченные края ленты, делал очередные надрезы. Шевеля руками, он проверял прочность пут, заметно ослабших, но все еще сдавливающих запястья.

«Если напрячься, то можно порвать, – оценивал шансы Святой. – А что дальше? Подставлять старика под пули?! Мои ноги стреножены, как у коня на выпасе. Уткнусь носом в пол при первой же попытке подняться, и каюк. Прихлопнут, как муху, и за компанию старину Дэйва уделают. Редкое сволочье в гости пожаловало…»

Вонь пороховых газов смешивалась с приторным запахом крови и чадом сигаретного дыма. Комната напоминала душегубку, в которой по недоразумению устроили скотобойню.

Раздув тонкие ноздри породистого носа, Тургут вдохнул тлетворную атмосферу, вызывающую рвотную реакцию.

– Карапуз, сворачиваемся. Забирай Мустафу и Кемаля с улицы. Едем в порт, – распорядился предводитель клана.

– Этих двоих кончать? – будничным тоном спросил киллер.

Отогнув пластину жалюзи, турок посмотрел на небо. За стеклом маячила фигура в светлом костюме, выделявшаяся на фоне кустов.

– Мустафа законченный придурок! – презрительно бросил главарь. – Скоро светает. Уходим… Скажи этому недочеловеку, албанцу, пусть уберет трупы до рассвета. Возьмет лодку и выбросит мертвецов в море. Объясни ему, Карапуз, что к ногам нужно привязать груз. С трупами должны познакомиться рыбы, а не туристы или полиция… Нет, Мустафа – болван, рожденный ослицей. Торчит на открытом месте, как верблюд у водопоя!

Сплюнув в сердцах, Тургут, лавируя между загустевающими бордовыми лужицами, направился к коридору, игнорируя скрюченных поникших людей, сидящих в креслах.

Поспешая за шефом, верзила повторил:

– Тургут, старика с приятелем пришить?

– Естественно, пускай албанец потренируется. У Энвера, кажется, личные счеты с парнем. Вот мы и сделаем подарок этой обезьяне. Нам нужны верные люди на побережье! – не оборачиваясь, похохатывая, ответил смуглолицый красавчик.