Приговор приведен в исполнение

– Послушай, вот Белка тоже деньгу заныкала, – зачастила та, дергая настойчиво сопящего Чахлого за запястье елозящей руки.

– Пусть подавится! Я им рога поотшибаю, дояркам паршивым. Счас лазили бы по шоссе, у шоферюг за гроши…

Желтые зубы сутенера впились в податливую мякоть женской груди. Морковка застонала, локтем толкнув его в бок:

– Ты че, товарный вид портишь! Кто на меня с таким засосом посмотрит…

Но распаленный мужик, слюнявя ложбинку между грудей, только мычал от вожделения.

Резкая трель звонка прервала пыхтение Чахлого. Двое приятелей дремали в зале перед ночным выпасом подопечных девушек и подходить к двери не собирались. Гостей тоже не ждали. Поэтому сутенер соскочил со своей несостоявшейся жертвы и, затолкав в распахнутую ширинку напрягшееся хозяйство, прошлепал в комнатных тапочках к смотровому «глазку». Следом, поправляя кофточку, двинулась вздохнувшая посвободнее Морковка.

– Что видать? – ехидным шепотом спросила она у сутенера, согнувшегося крючком у «глазка».

– Кент какой-то приперся, – так же шепотом ответил тот.

– Дай-ка мне… – Легонько шлепнув ладошкой по костлявому заду Чахлого, проститутка заняла пункт наблюдения.

В искаженном линзой пространстве стоял ее давешний знакомый, прижимая к груди длинную плоскую коробку, и настойчиво нажимал на кнопку звонка.

– Ну, блин, дает! Орхидеи принес! – уже в полный голос затараторила потрясенная настойчивостью кавалера путана. – Под подъездом меня снять пытался. Наскочил, как петух на курицу.

Глаза и рот Чахлого превратились в узенькие щелочки:

– Ты очумела, дура. Зачем номер хаты дала?

– Да не давала я ничего, – по-овечьи проблеяла Морковка, взбивая наманикюренными пальцами опавший гребень пережженных краской волос. – Сказала, где я тусуюсь, а он, наверное, по лестнице побежал, чтобы проследить. Втюрился, что ли… – Она дебильно хихикнула, настолько невероятным показалось ей собственное предположение.

Чахлый задумчиво почесал подбородок, взвешивая варианты дальнейших поступков. Отшить мужика от их логова надо было обязательно, но побудка приятелей равнялась самоубийству. В последнее время Батон и Крень стали дергаными и по любому поводу закатывали скандал, отвешивая физически менее развитому Чахлому болезненные затрещины.

Откуда-то из недр квартиры донесся разъяренный вопль полусонного напарника по грязному ремеслу:

– Чахлый, ты что, оглох от онанизма?! Дверь открой!

Ладонь сутенера легла на ручку, а пальцы второй провернули защелку накладного замка. Плавно надавливая на рукоятку, он медленно и бесшумно расширял щель между косяком и торцом двери.

– Здравствуйте, я Святой! Принес вашей девушке орхидеи! – Незнакомец обезоруживающе улыбался, поглаживая картонную поверхность коробки.

Взбешенный наглостью ухажера, прервавшего любовный сеанс, Чахлый, позабыв об осторожности, ступил на порог.

– Да ты олух! – с блатными интонациями загугнил сутенер, растягивая ворот давно не стиранной спортивной майки. – На кой ляд сдались Морковке твои лопухи?

– Ой, мальчики, только без драки! – взвизгнула проститутка, стоявшая справа в проходе. – Давайте цветы и уходите!

– Пожалуйста! – Святой повел плечом, точно освобождаясь от ненужного груза.

Коробка как-то сама собой раскрылась, словно сбрасываемый бабочкой кокон, и в его руке оказалось помповое ружье, ствол которого воткнулся в раззявленную пасть сутенера. Автоматически зубы Чахлого захлопнулись, но было уже поздно. Железный хобот ствола, оцарапав мушкой нёбо, проникал все дальше и дальше.

Юркнувший внутрь Гуляй обеспечил молчание девушки. Его огромная ладонь, как кислородная маска, скрыла пол-лица стоявшей с подогнутыми коленками Морковки.

– Опаньки! – Экс-сержант подмигнул ей, снимая палец с приплюснутого носа. – Не задохнешься.

Та мотнула головой, не предпринимая даже попыток вырваться. А вот Чахлый повел себя неразумно, принявшись извиваться всем телом, как нанизанный на иголку жук. Святой поглубже резким толчком вогнал ствол ему в глотку.

– Тебе гланды не удаляли? – ледяным голосом спросил он.

По подбородку Чахлого текла кровь.

– Будешь рыпаться – удалю без наркоза! Веди к своим!

Ствол ружья приподнялся вверх, заставляя Чахлого встать на цыпочки. В таком положении, балансируя руками для равновесия, сутенер добрался до зала. На разложенном диване под клетчатым пледом безмятежно храпели Батон и Крень. Первый, будто обсыпанный мукой, лежал свесив руку, второй, худой и смуглый, спал, уткнувшись носом в стену.

Святой выбрал худого. Вырвав ствол из глотки дрожащего осиновым листом Чахлого, он саданул его прикладом в диафрагму. Коротко хрюкнув, тот, и без того ополоумевший от происходящего, опрокинулся навзничь и потерял сознание. Вскочивший Батон успел хрипло выматериться, прежде чем приклад приложился к его дегенеративному покатому лбу. Отброшенный к стене верзила щелкнул зубами, как собака, ловящая на лету мух, и не в переносном, а в буквальном смысле прикусил себе язык. Розовый ошметок мяса упал прямо на остекленевший глаз Креня, придавленного тушей приятеля.