Приговоренные к приключениям (СИ)

Двумя месяцами раньше. Сентябрь, 1888 год. Лондон, Ист-Энд, район Уайтчепел

Варфоломей

Старая добрая Англия… Желтый туман, похожий на гороховый суп, королева Виктория, мятый цилиндр на башке даже у распоследнего бродяги. Кресс-салат на развес («Только что сорван, сэр, свежайшие ростки!»). Шерлок Холмс и профессор, мать его, Мориарти. Хотя нет, двоих последних в реальности никогда не существовало. А вокруг меня сейчас была самая реальная викторианская реальность, которая только могла быть.

– О, Бартоломью! Как оно? – мясник Генри приветственно помахал мне окровавленной рукой из-за колоды, на которой пластал топором свиную тушу. Сейчас эти куски упакуют в вощеную бумагу, обвяжут шпагатом, и разносчик поедет, чтобы навестить всех постоянных клиентов. Санэпидемконтроль? Не знаем, не слышали. Впрочем, здесь это меньшая из проблем.

Вода, например. Набирать в кувшины то, что здесь течет из уличных колонок, я не рискнул бы даже под страхом мучительной смерти. А местные ничего, пьют. И в чистом виде, и с чаем-кофе. Хорошо, что «Дубовый Лист» в этом отношении безопасен: из медного крана что в кухне, что в ванных у нас течет нормальная, чистая вода. Холера и прочие прелести нам не грозят, и на том спасибо. Рим времен Суллы по сравнению с нынешними трущобами был куда чище – хотя воняло в Субуре не меньше, конечно.

Я никак не мог понять, почему наш гулящий паб на этот раз выбрал местом своего пребывания викторианский Лондон. Более того, это оказался Уайтчепел – дыра, хуже которой в британской столице трудно было отыскать.

– Почему не Белгравия, а? – пробормотал я, глядя на работу мясника. – Не Мэйфэр, черт побери, не Пикадилли?

– Что ты сказал, Бартоломью? – спросила Джейн, жена Генри, быстро и ловко пакуя мой заказ.

– Ничего, миссис Белчер, ничего, – вздохнул я, и отшутился: – Говорю, что вашему мужу с его ловкостью рук прямая дорога в Белгравию.

Генри Белчер басовито хохотнул и погрозил мне толстым пальцем.

– Ну ты даешь, Бартоломью! Где я, а где Белгравия? Да меня туда полиция на пушечный выстрел не пропустит!

– Много потеряют, Генри, – авторитетно заявил я. – Кто еще так ловко обращается с мясом? Не-ет, таких мастеров поискать…

Мясник довольно хмыкнул, потом выразительно глянул на жену.

– Джейн, дорогуша, достань-ка нам по бутылочке пивка. Как насчет стаканчика эля от Ричардсона, а?

Пиво с повышенным содержанием свинца – что может быть лучше? М-м-м, вкуснотища… Впрочем, отказываться я не стал, принял от Джейн стакан из темного пузырчатого стекла, с пенной шапкой над ним.

– Свеженькое… – окунул в пену усы мясник. Я последовал его примеру. Никак не привыкну к своим усам, все время кажется, что над верхней губой мне приклеили какую-то щетку. Главное, не забывать эти самые усы аккуратно вытирать, особенно после таких коварных напитков.

Я не забыл. Допил пиво – эль, кстати, оказался вполне неплох – воспользовался огромным фуляровым носовым платком, после чего сложил его в жилетный карман, вежливо поблагодарил семейство Белчеров и откланялся, унося с собой в корзинке пару увесистых кусков мяса, завернутых в похрустывающую бумагу. Звякнул колокольчик над входом в лавку, и я оказался на улице.

Шел совсем мелкий дождь. По здешним меркам – практически солнечно. Улица была полна людей. Сейчас день, и публика здесь попадалась более-менее приличная. Вон, например, явно модистка, спешит от клиентки с заказом. А вот мелкий клерк, с чернильными пятнами на пальцах, в тощем сюртуке. Бушлаты… похоже, группа матросов ищет развлечений. Проститутки особо не светятся – их время придет вечером, сейчас кто-то отсыпается, а кто-то сидит в пабе победнее, где за пару шиллингов дают хоть залейся джина и пива. Бренди? Нет, это здешней публике не по карману, бренди пьют в местах почище.

Я привычно отмахнулся от карманника, который попытался в толчее подобраться поближе. Надо же, в Лондоне мы всего ничего, но рефлексы на это дело у меня почище, чем у бывалого аборигена. Похоже, это прилагается по умолчанию, как бонус вместе с попаданием в не самую уютную эпоху.

Когда наглая рука во второй раз попыталась втиснуться в мой карман, я перехватил ее, и, не останавливаясь, сломал вору мизинец. Вопль тщедушного паренька с острым испитым лицом, похожим на морду хорька, был громким и визгливым, но я уже толкнул его в щель между домами, удобно прикрытую ветхой тумбой, обклеенной убогими афишами.

– А-а-а! Ты мне руку сломал, ты… – орал карманник.

– Не руку, а палец, – уточнил я. – Заметь, даже не самый рабочий. Помни мою доброту, тулер.

Продолжая стонать, он сунул руку под полу засаленного пиджака. Насмешил, конечно. Через секунду дешевенькая опасная бритва оказалась в грязи под ногами, а он завыл уже не на шутку, прижимая к груди сломанную кисть.

– Э! Че, блть, за д’ла? – с непередаваемым местным акцентом раздалось сбоку.