Приговоренные к свету (сборник)

Полюбовался руной СВА, несущей смысл сияющей силы небес, излучающей ощутимое тепло, потрогал пальцем руну У-УШ – Любовь, отозвавшуюся тонкой вибрацией. Все они были так или иначе связаны с буквами русского алфавита, и все были совершенны, соединяя прошлое с настоящим и будущим. Еще когда Данила только начинал резать руны, Георгий принес ему свиток с нарисованными на нем буквами Велесовицы – самой древней системы русской письменности и сказал, что современный русский язык и алфавит – лишь остатки могучей магической Системы Управления Миром. Сами же руны были всего-навсего «руськымы писмены», своеобразными пиктографическими ключами выхода на те или иные параллельные реальности и силы Вселенной. Но только спустя три года, изучив символику русского, арабского, коранического и китайского языков, вырезав два десятка рун, Данила понял, насколько Георгий был прав. В древние времена люди могли словом творить чудеса.

Нынешний же язык допускал не только искажение смысла древних слов, несущих силу, свет и добро, но и ругань, мат, при злоупотреблении которым у людей начинались проблемы со здоровьем, ведущие к гормональным нарушениям. Об этом Даниле говорил учитель Нестор Будимирович, не употребивший в жизни ни одного бранного слова. Впрочем, Данила никогда не ругался и сам, выделяясь этим в кругу школьных приятелей. В школе же ругались даже девчонки младших классов, не говоря о старших, считающих употребление матерных выражений вполне естественным делом.

Собрав руны в холщовый мешок, Данила уложил его на дно чемодана, накрыл вещами и одеждой. Огляделся, вдруг осознавая, что больше сюда не вернется. Его ждала неведомая жизнь в столице и полная неожиданных приключений дорога. Хотелось, чтобы эти приключения были интересными и добрыми.

В памяти всплыл образ Маруси Линецкой.

Данила вздохнул. Прощание с Марусей получилось теплым, но не таким, каким он себе его представлял. Девушка хорошо относилась к нему, однако точно так же дружила и с другими парнями, не выделяя никого. Сердце Маруси было свободно, но места в нем для молодого художника не оказалось. Впрочем, надежда у него оставалась. Маруся собиралась поступать в московский мединститут и дала ему телефон родственников, у которых она должна была остановиться.

Еще раз вздохнув, Данила взял чемодан и вышел в горницу, где его ждали хозяева.

Полчаса ушло на советы и наставления, на которые не скупились Василий Иванович и Вера Андреевна, искренне сожалевшие, что племянник уезжает. Его потискали, поцеловали, всучили сумку со снедью, и Василий Иванович повез племянника на вокзал. Решили, что Данила сначала поедет в Москву, подаст заявление в институт, устроится в общежитии, а уж потом на пару дней съездит домой, в Парфино, где его с нетерпением ждали мама, отец и сестренка.

Нестор Будимирович пришел провожать ученика к поезду.

– Помни, о чем я тебя предупреждал, – сказал он, пожимая Даниле руку. – Ты многому научился, но главное – не приемы боя, а чувство меры, точное знание того, когда и где применять свою силу.

– Я помню, учитель.

– Лютый бой, которому я тебя учил, это лишь часть общей системы адекватного реагирования на жизненные ситуации. Будешь терпелив и настойчив, тебя найдут учителя не чета мне.

Данила, ощущая неловкость, кивнул. Вспомнил, как ездил в апреле с Нестором Будимировичем в Калугу, на Сход славянских общин, где учитель демонстрировал на ристалище свое ратное умение. Победить его не смог никто, хотя для участия в воинских состязаниях приехали умелые бойцы со всех уголков Росии и из-за рубежа. Правда, потом Даниле учитель признался, что есть Витязи, с которыми и ему не справиться.

– Георгий? – поинтересовался Данила.

– И он тоже, – улыбнулся Нестор Будимирович.

Объявили посадку. Данилу еще раз обняли по очереди родственники, похлопал по плечу Нестор Будимирович, сказав, что он, к сожалению, не сможет проводить его, но Данилу в Москве встретят нужные люди, и Данила сел в вагон. Через несколько минут вокзал Чухломы скрылся за поворотом дороги.

Защемило сердце. Что-то ждет его впереди?..

В купе заглянул небритый парень в майке с изображением Карла Маркса на груди, сказал кому-то сзади:

– Здесь.

Из-за его спины выглянули еще две такие же физиономии.

Данила и какой-то старичок-попутчик в полотняном костюме песочного цвета, сидевший напротив, переглянулись.

Небритый «Маркс» втащил в купе большую полосатую сумку, за ней другую, глянул на старичка.

– Вытряхнись отсюда покудова.

Старичок встопорщил брови.

– Вы мне?

– Тебе, тебе. Дай сумки устроить.

– Повежливее нельзя? – не выдержал Данила.

– Чего?! – повернулся к нему «Маркс». – Ты-то чего встреваешь, пацан? А ну, вытряхивайся вместе с ним, пока я укладываться буду. Молоко на губах не обсохло, а уже учить начинаешь.

– Пойдем, мил человек, – поднялся старичок. – С хамом лучше не связываться.

– Ты чего сказал, дед? – удивился небритый. – Это я хам?! Сам ты говно, бабай обтрюханный! Вылезай быстрей!

Он протянул руку, собираясь вытолкнуть старика из купе.