Приговоренные ко тьме

Помимо дочери, Берта успела родить Теобальду еще двоих сыновей – Гуго и Бозона, прежде чем граф Арльский отошел в мир иной. Впрочем, Берта недолго носила траур. Новым ее мужем поспешил стать Адальберт Тосканский, который был также ослеплен ее красотой, как в свое время незадачливый король Лотарь – красотой ее матери.

Графине Берте, по рождению Лотарингской, по титулу Тосканской, сейчас было уже тридцать пять лет. Ни роды, ни бесконечная честолюбивая погоня за золотом и титулами нисколько не омрачили красоту ее лица. Престарелые бургундские рыцари охотно уверяли своих молодых слушателей, что Берта во всем походила на свою знаменитую мать – те же роскошные белые волосы, те же огромные синие глаза с длинными ресницами, те же кокетливо-привлекательные формы. Граф Адальберт исключительно гордился своей женой, во всем старался ей угодить, боялся ее неукротимого темперамента и необузданных манер, что, впрочем, не мешало ему время от времени заводить интрижки на стороне.

Сам Адальберт по понятным причинам на приеме папы отсутствовал. Своей жене он объяснил это наличием в Риме многочисленных врагов, что действительно имело место быть, а также клятвой, данной им Беренгарию, которая связывала его теперь по рукам и ногам. Впрочем, сплетни имеют свойство распространяться повсеместно, и никакие преграды и цензуры им нипочем. Словоохотливые люди из челяди графа за кубком-другим-третьим охотно пускались в повествования, каким именно образом их хозяин в свое время в последний раз покидал Рим.

Эти слухи просто не могли не дойти до ушей Берты. Столкнувшись на входе в приемную залу с Теодорой Теофилакт, она обменялась с соперницей долгими оценивающими взглядами. Взгляд Берты был полон адского огня, готового испепелить низкородную выскочку, взгляд Теодоры был до краев наполнен презрительным ядом молодой победительницы, на которую польстился ветреный муж начинающей стареть матроны.

Удалив слуг и прочитав совместно дежурную молитву за ниспослание жителям Рима благословения Небес, гости расположились в своих креслах, придвинув их как можно ближе к камину, и повели неторопливый разговор.

Для начала Берта передала папе Иоанну письмо от своего мужа, в котором он каялся перед понтификом за учиненный им мятеж против него и Ламберта и сладко-смиреннейшим образом просил прощения, обещая по приезде в Рим поклясться в своей верности в базилике Святого Петра. Папа радушно принял это известие – иметь в своих союзниках богатейшего графа Италии мечтал каждый правитель апеннинских земель, а кроме того, папа с усмешкой прикидывал, куда теперь, после примирения Лукки и Рима, смогут податься отлученный им Сергий и его сообщники по Трупному синоду, в настоящий момент осевшие именно в Тоскане.

– Сегодня же моя канцелярия передаст в Тоскану письмо, в котором мы известим графа Адальберта о нашем прощении им содеянного, ибо я всегда полагал блистательного графа Адальберта благочестивым христианином и человеком, безусловно, благородным.

Берта решила развить успех и попросила зачитать (ибо сама благородная дама, увы, этого не умела) письмо близкого содержания от отлученного священника Сергия. Оборвав на полуслове Теодору, взявшую на себя труд прочитать письмо, Иоанн бросил пергамент в камин.

– Таков ответ мой и Церкви, вверенной мне волею Господа и народа Рима.

Вслед за тем очередь дошла до описания Бертой последних новостей из Павии и подробностей ее неудачного похода. Каждый, слушая ее мелодичный голос, погрузился в свои размышления. Наиболее мрачные мысли при этом проносились в голове префекта и судьи Рима Теофилакта. Настроение у него начало портиться с самого начала встречи. Он не мог препятствовать решению Святого престола простить Адальберта , а заверение папы, что в Риме тосканцу ничто не угрожает, в чем сам понтифик является порукой, накладывало на Теофилакта совсем необязательное бремя. Еще более ввергли его в уныние вести о головокружительном взлете его друга Альбериха. Выходило так, что пока он, Теофилакт, как водовозная лошадь, тянул лямку в римской префектуре, вершил суд, вникал в мелкие подробности ежедневных пьяных драк, измен, грабежей и убийств простолюдинов в Риме, его дружок стал одним из самых значимых сеньоров в Италии. Славный служака, добрый воин, но не обделенный обычными человеческими пороками, Теофилакт чувствовал к Альбериху все более чернеющую зависть.

Долгие раздумья первой среди собравшихся прервала Теодора. Ее голосок звонко защебетал под сводами мрачного помещения: