Приговоренные ко тьме

10 января 899 года папа, собрав большой совет, на котором присутствовала вся знать города и правители Тосканы, Ивреи и Беневента, поведал о своих размышлениях по поводу судьбы итальянского королевства, о том, что Беренгарий Фриульский, нынешний король, является послушным вассалом Арнульфа Каринтийского, чью императорскую коронацию полгода тому назад святой церковный собор признал ничтожной, и, наконец, что Господь через сознание императора Карла Толстого повелел тому вполне определенно распорядиться судьбами вверенной ему Империи. Свою речь папа закончил следующим:

– Учитывая все сказанное, возблагодарим же Господа за то, что среди испытаний и невзгод, постигших лангобардское⁸ королевство в последние годы, он священным перстом своим ясно показал нам путь, каковым все вышеназванные беды будут рассеяны, а страной будет править мудрый и справедливый правитель, и это будет не самозванец, силою меча завладевающий короной, не бастард, зачатый в блуде и силою покровителя блуда вершащий беззаконие, а потомок Карла Великого, король славной Бургундии, благородный Людовик, сын Бозона и Ирменгарды!

Как ни была ненавистна Теодоре Берта Тосканская, она не могла не оценить силу и хитрость этой комбинации. Интриги дочери Вальдрады одержали верх, папа оказался напуган действиями Беренгария, которые он совершал якобы как верный вассал Арнульфа, хотя фриулец, ясное дело, в первую очередь подготавливал удобную почву для себя любимого. У Теодоры не осталось никаких сомнений – планам Берты она должна была помешать, ее начинало трясти от одной мысли, что эта невежественная, но напыщенная фурия вдруг окажется фактической правительницей Италии. Едва-едва, как капля воды, упавшая в песок, исчезла с политического небосклона жаждавшая власти нетерпеливая герцогиня Агельтруда – и вот, пожалуйста, новый истеричный конкурент с мафорием⁹ на плечах !

Наиболее же достойным претендентом на власть она видела, конечно же, себя. Да, она не принадлежала к королевским родам Европы, но преимущества ей придавали ее молодость, красота, образованность и как раз-таки отсутствие стесненности в выборе средств, будь то действия против короля, против папы или против городских чиновников Рима. Теодора остро переживала свое отстранение от дел, которое произошло после обнаружившегося факта ее измены. Она страстно желала быть в гуще событий, и раз муж и любовник теперь игнорируют ее, значит, она отныне вольна в своем выборе средств и союзников, которые теперь необязательно должны быть друзьями Теофилакта.

Уже вечером того же дня Теодора направила своего верного слугу в Сполето с письмом к Альбериху в котором содержалось известие о решении папы Иоанна и предложение дальнейших действий. Альберих, которому на неопределенное время дорога в Рим теперь была заказана, с радостным удивлением встретил посла Теодоры, а прочитав (заслушав от своего капеллана) письмо, расхохотался:

– До чего же сметливы эти потаскушки, Берта и Теодора! Гляди, какую кашу решили заварить!

Сам же он велел немедля седлать коней и со своей неизменной дружиной скоро отправился в направлении Павии. Спустя два дня он был там. Преклонив колено перед Беренгарием, лицезревшим в этот момент танцы юных истрийских дев и потому пребывавшим в исключительно благодушном настроении, Альберих повел речь:

– Смиренный вассал благочестивейшего короля Италии ждет твоего повеления огласить новости, пришедшие из Рима!

– Не надо церемоний, мессер Альберих. Вы доказали и словом, и делом искренность своих намерений относительно нас!

– Надеюсь, мои дальнейшие слова укрепят вас в этом мнении, мой король. Но я принес дурные вести из Рима, от Святого Престола. Все же другого, наверное, и нечего было ожидать от того, кто всегда и на всех перекрестках твердил, что является послушным учеником строптивого папы Формоза!

Беренгарий поморщился.

– Что вы, Альберих! Несчастный папа Формоз был, конечно, большим путаником, за что и пострадал. Но все же он был наместником Святого Петра и нам негоже так вспоминать о нем.

– Я вспомнил о нем, мой король, только потому, что наш нынешний папа Иоанн решил поступить так же, как в свое время Формоз, наплодивший по Италии королей и императоров!

– Что такое?

– Прошу меня покорно извинить, но это прежде всего должно быть услышано только вами.

Беренгарий махнул рукой. Музыка стихла, танцовщицы, словно бабочки, уносимые ветром, упорхнули за дверь. Альберих оценивающе смотрел им вслед.

– Так вот, мой король. Наша шлюха и дочь шлюхи Берта, которую, вероятно, не стоило невредимой отпускать от стен Павии, успешно вдула в уши нашему папе мысль о том, что ваши действия, производимые под флагом вашей верности Арнульфу, наносят вред планам Рима. Вы ведь знаете, Рим как огня боится Арнульфа, и в вашем лице он видит карающую длань его. Папа поспешил найти вам оппонента, который, напялив на себя корону, будет оспаривать вашу власть по всей стране.

У Беренгария расширились глаза.

– И кто же это? Неужели Адальберт нарушит клятву?