Приговоренный

Подошли Правый и Левый. Клык исподволь оценил физическое состояние молодцов и сделал вывод: сдохли. А по тому, как они с беспокойством и даже, можно сказать, с настоящим страхом смотрели назад, силясь вспомнить дорогу, стало яснее ясного, что им сейчас очень не хочется убивать Клыка сразу после обнаружения нычки. И взгляды, которыми Правый и Левый обменивались с Треплом, говорили о том же. Пусть, мол, сукин сын, выведет нас отсюда, а уж потом можно и замочить…

Отчего-то Клыку захотелось узнать, были у этих мордастых мамы и папы, откуда они родом, сидели или нет, женаты или так обходятся, есть ли дети, хотя бы незаконные. Конечно, спрашивать вслух об этом он не собирался, но интерес такой появился. Отчего? Да потому что отсюда, с этого болота, кому-то дороги не было. Или им, или Клыку. Они-то пока еще считают, будто им солнце светит, а Клык последние километры по земле дохаживает. Как будто они, заразы, имеют право жить и воздух нюхать, а Клык его отродясь не имел. Будто Клык не человек, а железка какая-то, робот-кибер вроде Терминатора, которого благое дело — либо под пресс, как в первой части, либо в переплавку, как во второй. А потому они, которым жить не запрещено, своей властью решают, когда Клыку засветить в затылок: сразу, как только нычку достанет — так начальство приказало, — или после того, как он, дурачок, их из болота выведет и нычку им отдаст.

Сам Клык уже не раз отрицательно решал вопрос о чужом существовании. Может, они, те люди, тоже жить хотели и на какую-то удачу в этой жизни нацеливались, но попали Клыку поперек дороги. Двух баб, которые в долю просились и пытались его шантажировать, алчных, жадных, продажных лярв, он жалел меньше всего. Ни детей у них не было, ни добрых рук, ни ума, ни сердца, ни теплоты. Обманывали, подличали, на халяву прожить собирались. Но все-таки и по ним у Клыка иногда на душе скребло. Вроде бы он и каяться в этом не собирался, но почему-то думал, что, может, и не стоило этих дур мочить. Не очень жалел он и охранника, которого застрелил в том злополучном магазине. Там надо было выбирать, чей «макар» быстрее. Кто ж знал, что тот мужик вместо того, чтоб спокойно к стене повернуться, начнет рыпаться? Молодой парень, небось думал, что раньше успеет. Но ведь и Клыку жить хотелось. Не меньше, чем сейчас. На зоне Клык одного уделал ложкой в глаз и тоже о том жалеть не имел привычки. Там все было просто: или быть удавленным, или как-то открутиться. Может, тогда придавили бы, так теперь не страдал бы? И не изведал бы, что такое камера смертников, и не прожил бы столько дней полуживым-полумертвым, и не ждал бы сейчас, в очередной раз, пика пойдет или черва. Если кого из убиенных Клык и вспоминал с досадой на себя, так это был старик сторож, которого уложил ударом монтировки. Самое страшное, так это то, что в милицейском досье на Клыка этого факта не было. И взял-то он на том деле, в сельмаге, всего ничего — две тыщи рублей с копейками. Правда, старых, еще советских, но все одно за такие деньги старика мочить западло. Одно утешение: тогда уже работал один, сам по себе, и никто не мог ему это поставить в укор.

Клык обнаружил, что курево у него кончилось. Почти всю суточную пачку «Беломора» он высмолил вчера, пару-тройку оставшихся папирос добил сегодня, во время предыдущих перекуров. Получалось, что надо стрелять табачок у конвоя.

— Гражданин начальник, — вежливо попросил Клык, — не угостите сигареткой особо опасного рецидивиста?

— Хрен, завернутый в газетку, заменяет сигаретку, — проворчал Правый.

— Если хочешь закурить, вон на стенке член висить! — хмыкнул Левый.

Во гады, а? Жлобы позорные! Но не будем рыпаться, надо вести себя тихо, смирно и даже глазами на них не зыркать, время еще не пришло. После попомнят!

— Дай ему, — разрешил Трепло, и Левый подал Клыку «LM». Слабовата Америка, но для такого расклада ништяк. Горела сигаретка быстро, Клык глотал сладкий дымок по-мелкому, не разрешая себе ее скурить в три затяжки, что его пока еще здоровые легкие вполне позволяли.

Нет, Клык не успокоился. Они его что, за сявку держат? Порадовались, видно, что «самое трудное» место прошли. Думают, что Клык им поверил и жизнь себе выслуживает? Ну-ну, посмотрим…

Они держались от него метрах в трех. Присели на сухое, но поглядывают. У Трепла опять предохранитель на автомате снят. Нет, они службу знают, устали, немного напугались, но вовсе не расслабились. По-прежнему ждут от Клыка рывка. Но фиг угадают. Все подкрадется незаметно. А жалеть их нечего. Таким падлам жизни нет. Самое главное теперь — продолжать в том же духе, не нервничать и не дергаться, если будут подкалывать, как по сигаретному вопросу.

Вот и все. Сгорели «элэмки» у конвоя, а у Клыка еще держалась.

— Все, — сказал Трепло, вставая на ноги, — завязывай курить, пошли дальше.

«Ну, — собираясь с духом, подумал Клык, — как говорили товарищи большевики, «это есть наш последний и решительный бой». Лучше, конечно, чтобы их последний, а мой — решительный».