Приговорённые к совершенству

— Что? Кто? Шовинист — это же что-то вроде фашиста?

— Да нет, я — о другом. Мужской шовинизм — слыхала?

— Это, когда женщина считается чем-то низшим по своей природе? У бабы, мол, волос долог, а ум… и как тебе, Светка, не стыдно нести подобную чушь! Так клеветать на Ивана Адамовича! Да я же вчера с ним проговорила почти до пяти утра — и ничего подобного!

— И ничего я, Олечка, не клевещу. Конечно, в отличие от многих мужиков-недоумков Иван Адамович нас, женщин, изначально глупыми, низкими тварями не считает. Но вот… как бы это точнее… не совсем что ли взрослыми… полудетьми… немного девчонками — да, считает! Ведь мы ещё и познакомиться не успели толком, а он мне уже пригрозил, как маленькой, что начнёт «воспитывать» ремешком. Отодрать пригрозил за то, что одна по ночам гуляю!

— Жаль, что не отодрал! — С оттенком ехидного сладострастия, словно бы представив воочию сцену Светиного «воспитания», воскликнула Ольга. — Не знаю, как за ночные прогулки, а вот за твой, Светочка, ядовитенький язычок — очень не помешало бы! Очень пошло бы на пользу!

От такого, от Ольги никак не ожидаемого, отпора Света на миг растерялась, — а майор-то, похоже, полностью успел овладеть её сердечком? — и нашлась не сразу. Что, стоит отметить, случалось с ней крайне редко. Но всё-таки, как показалось самой Свете, вывернулась:

— Вот, вот, Олечка! Выйдешь замуж и «воспитательные» приёмы Ивана Адамовича, глядишь, на себе испробуешь. Когда он кое-какие твои мясистые части начнёт знакомить с «эротическим массажем»! Вспомнишь тогда, что я тебе говорила!

Привыкнув считать Ольгу всё ещё немножечко замороженной, Света явно недооценила её ум и проницательность и тут же попалась в свою, расставленную, как ей думалось, ловко, сеть. Не учла она и того, что тридцать шесть лет — не двадцать четыре. И многое видится Ольге вовсе не так, как ей.

— А знаешь, Света, и пусть… Я не против… «Как девочку» — подумаешь, испугала! Бабе-то в тридцать шесть лет да почувствовать себя девчонкой — это, скажу тебе, дорогого стоит… Можно и позавидовать…

Поняв, что попалась в свою же сеть, барахтаться в ней, глупо и безнадёжно пытаясь освободиться, Света не стала, а демонстративно подняла руки вверх:

— Всё, Оля, сдаюсь. И ещё раз поздравляю. Если ты «шовинизм» Ивана Адамовича расцениваешь так — значит, судьба. Значит, Богом вы предназначены друг для друга. Иван Адамович, вас теперь не то что слегка «куснуть», но чуточку даже «задеть» не выйдет — защитница-то теперь у вас, ого! Чихнуть на вас — и то не позволит…

Неожиданно посерьёзнев, подытожила Света. Но не долго смогла удержаться на серьёзной ноте и почти сразу, нарочито растягивая слова, добавила:

— И везёт же некоторым… И за что только, спрашивается?..

И никто, кажется, не заметил, что, шутливо выпевая заключительный аккорд, Света, не поворачивая головы, искоса бросила мгновенный, пытливый взгляд на Сергея, словно бы спрашивая: «А у нас? Что после прошедшей безумной ночи останется у нас? Одна только эта ночь? Или ещё несколько таких же, сумасшедшей телесной близостью переполненных как сжигающим, но не могущим сжечь огнём? И всё? Или?..»

Сергей любовался Светой. Её задором, её воодушевлённостью, её — после прошедшей ночи раскрывшейся наконец-то полностью! — красотой. Раскрывшейся колдовски, чарующе, до невозможности отвести глаза, до… тревожного покалывания в груди, под сердцем! Она! Единственная! Избранница! Но…

(Отравляющее мечты и мысли это отвратительное «но»!)

Лёгкость, с которой прошедшей ночью Света с ним сблизилась, Сергея не то что бы отпугивала, нет… но всё же ощутимо (и достаточно неприятно!) царапала — с ним? А с другим? Со всяким, понравившимся ей, мужчиной?

Да, и упоительной, и неповторимой была прошедшая ночь, и следующая, надо думать, будет не менее восхитительной… И следующая… И?

Традиционная российская смесь ханжества и цинизма в отношениях между полами, несмотря на якобы совершившуюся в шестидесятых годах прошлого века «сексуальную революцию», в подсознании Сергея держалась стойко, едва ли не насмехаясь над усвоенными им сознательно либеральными — чужеземными! — мнениями и оценками. Нет, «шовинистом», по Светиному определению, он, конечно же, не являлся, свободу выбора за женщинами — теоретически! — признавал, но… вообще — за женщинами! И даже конкретнее: за знакомыми, за подругами, за любовницами наконец — да! Но за женой? Извините! Жена — это собственность! Что бы там ни болтали некоторые… феминисты и феминисточки…

«Света… Единственная… А может быть, она не так уж и торопилась ему отдаться?.. Просто — ей стало страшно?.. Потому и придвинула свой спальный мешок поближе?.. Не думая, что разбудит?.. А когда он, проснувшись, в темноте потянулся к ней… привлёк, поцеловал… так ведь — он! Не она! А что лежала голенькой?.. так ведь было невыносимо жарко! И всё-таки…»

Сергей любовался Светой, втайне завидуя Ивану Адамовичу. У майора с Ольгой всё начиналось по старомодному, с традиционного объяснения и, надо думать, всерьёз. Основательно, прочно, на всю оставшуюся жизнь. У него же…