Приговорённые к совершенству

— Не беспокойтесь, Светлана Владимировна. Гостей будет мало. Кроме ваших друзей из Дикого Поля, двоюродная сестра Сергея Геннадьевича со своим алкашом Колькой, да, может быть, Евгений Валерьевич — с супругой, дочкой и женихом еённым. Но их вертихвостка Ирка долго не засидится — часа где-нибудь в три с Мишкой своим слиняет. Это она прежде, — оговорилась было Нина Юрьевна, но, на её взгляд, ловко исправила нечаянную ошибку, — пока её Мишка служил по первому году… себе позволяла лишнее… ну, в смысле выпивки…

Почувствовав, что, заглаживая неловкость, она запутывается всё сильнее, Ниночка «рубанула с плеча»:

— Нет, Светлана Владимировна, вы только не подумайте чего-нибудь нехорошего! Девка она молодая, восемнадцати нет ещё, вот и строит глазки кому ни попадя! Но Сергей Геннадьевич, честное слово, ноль внимания! А за прошлогодние безобразия, мне Мария рассказывала, Евгений Валерьевич дома так отодрал её, что визжала как резаная. Орёт, значит, и умоляет: ой, папочка! ой, больно! ой, не могу! ой, больше не буду! ой, прости, ради Бога! ой, умру! А Евгений Валерьевич — он строгий, он её не ремнём, а казацкой нагайкой — сечёт, значит, и приговаривает: ничего не умрёшь, бесстыдница! а что больно — на пользу! будешь знать, как на всякого мужика пялить свои похотливые зенки! что — все подруги?! что — взрослая?! я тебе покажу «взрослую»! и за подруг! за этих шалав-соплячек! вот тебе! вот! и вот! Мария рассказывала, Евгений Валерьевич так осерчал тогда, так дурищу свою отделал — два дня после пластом лежала! И правильно! На Девятое Мая была как шёлковая. Не то что на Сергея Геннадьевича, а на Мишку, на жениха — его тогда есаул отпустил на праздник — и то посмотреть боялась. Вот если бы все отцы так со своими дочками… разводов, глядишь бы, не было! А то в школах да в институтах учат чему не надо, а чему надо — нет. Вот и вырастают лентяйки да вертихвостки — срам! А если бы все, как Евгений Валерьевич…

«А ты, Ниночка, оказывается, ох до чего ревнивая! — выслушивая сию нравоучительную сентенцию, думала Света. — И жестокая. Вон с каким удовольствием рассказываешь, как папаша-садист засёк свою дочку едва ли не до полусмерти! Тебя самою бы так! За то, что на моего Серёженьку всё ещё смотришь со своих блядских позиций! Или — не только смотришь? Если он с тобой теперь всего лишь как с домработницей, а ты такая ревнивая — почему не увольняешься? Хотя… — Света сообразила, что в своих подозрениях зашла, пожалуй, дальше, чем следовало, — с таких тёплых местечек не увольняются. Сто пятьдесят долларов — да на всём готовом! И стол тебе, понимаешь, и кров! Отдельная пятнадцатиметровая комната! При нынешней безумной дороговизне жилья в Ростове! Да чтобы с такого места уволиться самой — это надо быть либо непроходимой дурой, либо святой! Коими — ни той, ни другой — ты, Ниночка, на мою беду, не являешься!»

Четыре месяца копившаяся под спудом ревность смела наконец все, старательно возводимые Светой, преграды и заклокотала в её, ставшей вдруг совсем беззащитной душе. Почему сейчас? Почему не раньше? Из-за нескольких Ниночкиных обмолвок? Но ведь они у неё случались и прежде… Никогда, правда, чтобы за короткое время две или три подряд… А сейчас — будто нарочно…

«А вот взять её, да и выгнать! Для Ниночки это будет почувствительнее нагайки! Ох, почувствительнее! Заверещит, сучка, почище Ирки! На коленках будет, мерзавка, ползать и умолять, чтобы не увольняла! Ага! Размечталась! А Серёженька? Думаешь, такое самоуправство ему понравиться?»

— Нина Юрьевна, как Евгений Валерьевич воспитывает свою дочку — его дело. Хотя, конечно, и как педагог и как женщина, я такой жестокости не могу одобрить. Нет, некоторых, — Света посмотрела в глаза домработницы строгим, пронизывающим взглядом, — постегать ремешком, а иной раз и плёточкой бывает очень даже невредно. Но не до такой же степени? Чтобы после лежать пластом? Да ещё несколько дней! Нет, этому Евгению Валерьевичу мозги прочистить необходимо! Чтобы свои садистские наклонности научился держать в границах! Не увечил собственное дитя! Однако, Нина Юрьевна, — ледяным «учительским» голосом Светлана резко переменила направление разговора, — вы так и не ответили на мой вопрос. Что у нас с мясом для жарки? Хватит? Или — пока не поздно — мне на базар смотаться?

— Ой, Светлана Владимировна, ради Бога простите меня идиотку! — понимая, каких опасных глупостей она наговорила, с жаром стала оправдываться домработница. — Мяса у нас на праздники — за глаза! Всякого! Оба морозильника — под завязку! Перепёлки, кабанчик и два барашка. Да ещё семь килограмм говядины. И поросята. Их — на сегодня. Цельными чтобы — на Новый Год. На встречу — и завтра днём. А из барашка — шашлык. Да вы, Светлана Владимировна, не беспокойтесь! Всё будет, как надо. В четыре придёт Наталья — она мне поможет. А вы только приказывайте. Ну, если захотите чего особенного.