Приграничное владение 3 (СИ)

Когда полтора десятка имперских солдат и дюжина городских стражников явились в поместье, Якоб был на своем складе, считал мешки с сухим горохом и вел учет оставшегося и уже выпитого храмовниками вина. Крики и визг снаружи привлекли его внимание и он осторожно выглянул из дверей склада, как раз застав картину расправы над одноглазым управителем. Спрятался за мешками с горохом и ножом расковырял небольшую щель, уже в нее увидел как выволокли из поместья старого воина ветерана, что не успел уехать, а может и не захотел. Ему было на вид лет семьдесят и ходил он сильно ссутулившись опираясь на палку и вовсе не носил никакого оружия, но братья относились к нему уважительно, выделяя все так же рыцарскую долю из дохода. Его не били, а просто связав руки за спиной, кинули в телегу и увезли.

На склад зашло несколько солдат, но грабить съестное, как и выкатить бочонок вина, им запретил пожилой вислоусый сержант, выгнав и закрыв склад. А, примерно, через полчаса, во двор поместья зашло несколько имперских чиновников, и закрыв склад, они опечатали его двери.

Якоб слышал как муниципальные служащие начали обыск с дома, в котором им помогали с десяток оставшихся солдат во главе с тем самым вислоусым сержантом. Рассудив, что закончив опись внутри здания, они займутся складами, Якоб помогая себе ножом аккуратно, чтобы его не услышали солдаты, расщепил и выбил одну из досок и выбравшись со склада перелез через невысокую стену поместья.

Но перед своим побегом из поместья, Якоб ссыпал в крепкий мешок несколько фунтов сухого гороху, сунул туда же десяток луковиц и большой шмат вяленого мяса. В небольшой холщовый мешок, из ларя, отсыпал сухарей. Взял огниво и связку больших свечей, что лежали на полке. В старую жестяную флягу, большую, наверное, на целый имперский галлон объемом, налил хорошего вина, что пили господа братья-рыцари. С трудом поднял мешок и задумался, как он будет тягать его через ограду. Но потом взял второй мешок, часть продуктов переложил в него и связал мешки перекинув через плечо на манер сумы. Оглядываясь ежесекундно, перелез через невысокую стену поместья и припустил бегом в ближайший лесок, сгибаясь под весом припасов.

Велико было искушение влезть в окно своей комнаты, что находилась на первом этаже и забрать хранившийся в изголовье тюфяка увесистый кошель с десятком ливров, скопленных парнем за срок службы складским работником. Но здравый смысл перевесил алчность — вовсе не хотелось получить отточенную сталь в живот, разменяв свою молодую жизнь за четверть кроны.

До ночи он отсиживался в ближнем леске, размышляя куда теперь податься. И вот он снова один, без денег, без жилья и без работы. Хорошо хоть большую часть жалования Якоб потратил на одежду — крепкие кожаные сапоги с ремешками, что подтягивали их на ноге, плотные суконные штаны с подкладкой и новый, красивый акетон из добротного и дорогого сукна. Теперь выглядел он, вовсе не как голытьба из деревни, а как, если и не богатый, то обеспеченный горожанин. Да и стеганый акетон не давал ему замерзнуть, когда он брел в предрассветном тумане.

Еще, в оружейной лавке, он купил себе нож в локоть длиной из доброй стали, что теперь висел в ножнах у него на поясе. Все не безоружному ночью ходить.

«Домой мне вовсе нельзя, — рассуждал парень, — во первых брат со своей женой будут совсем не рады, а во вторых не факт, что не сообщат о его возвращении кому из имперских солдат.»

Когда устроился на службу в поместье, он побывал в отчем доме и сообщил всем о своей новой работе.

Уже на рассвете набрел на старый шалаш на берегу небольшой речушки, видно одного из притоков полноводной Эрны. Сгреб ветки и старую солому в кучу и повалившись уснул, вымотанный всем пережитым. В старом шалаше рыбаков он прожил три недели, съев почти все свои припасы. Хорошо, что нашел горшок с немного отбитым краем и в нем размачивал и варил горох, добавляя в него вяленое мясо и сухари. Сделал себе острогу из заточенной жердины и наловчившись, уже к концу первой недели бил ей рыбу в камышовой заводи. Запекал жирных щук в углях, обмазывая их глиной. Единственное, за что костерил себя — за отсутствие соли. Когда бежал из поместья, об этом не подумал и теперь уплетал пресную горошницу и не посоленную рыбу.

К вину парень был равнодушен и не пил вовсе, рассудив что за большую флягу доброго вина сможет договориться с хозяином какого корабля. Ехать на почтовой карете он не рискнул, не факт что его взяли бы пассажиром без денег, да и бежать лучше за пределы империи, ну по крайней мере, пока тут не утихнет все с орденом. Значит остается только портовая Кайра и какой-нибудь торговый корабль. Через три недели он и отправился туда на рассвете, неся через плечо сильно полегчавший мешок.

«В городе задерживаться нельзя, — рассуждал парень, — там меня могут опознать как слугу из представительства ордена. Может и не казнят, но точно отправят на несколько лет двигать тяжелым веслом, а быть прикованным к галерной лавке, питаться вареными очистками и гадить, тут же под себя, очень не хочется.