Приятели

Звон трубы пропылал, как молния, изломами, совсем рядом, словно среди них. Это был громовой удар.

— Солдат, вставай, солдат, вставай…

Они ликовали; они хлопали друг друга по плечу; они взялись за руки.

— Черт возьми! Это здорово! Никогда в жизни я не был так счастлив.

Трубы звенели по всем углам казармы.

И смолкли.

Прошло несколько минут черной, вихревой тишины, бездна, куда что-то должно было рухнуть.

— Рапортуй, сержант! Рапортуй, сержант!

Снова трубные звуки спешки и тревоги.

Трое приятелей дрожали, как парижский дом при проходе автобуса.

И вот послышался неровный, но беспрерывный шум, ряд глухих звуков, словно раскаты и бурчания, признак многолюдного движения.

Нетерпение приятелей было такое острое и вместе с тем такое настороженное, что времени для них не существовало.

Они прильнули к шуму; они ощущали малейшие его колебания; они им дышали.

— Все вниз! Все вниз! Все, все, все вниз!

Шум возрос, стал крепче и зернистее. Это был шум обвала, чего-то рушащегося и словно идущее вширь подземное сотрясение. Потом сигнал к сбору и крики команды, смытые расстоянием.

— Они двинулись; они сейчас выйдут. Остаться нам здесь?

— А куда нам идти?

— К казармам.

— Хорошо, но только чтобы нас не заметили. Три человека, бродящих сегодня ночью, это покажется подозрительным.

— Нам легко укрыться. Надо только избегать главных улиц.

Они углубились в переулок.

Напрягая слух, крадучись вдоль стен, они шли походкой взломщиков. Они дважды свернули влево.

После одного поворота они увидели впереди довольно широкую улицу, что-то вроде бульвара, которую им предстояло пересечь.

— Хм! Какая гадость! Перейдем?

— Послушайте!

Они остановились. Слышалось равномерное и частое скрежетание, вроде звука, который бывает при подъеме в гору у некоторых паровых трамваев.

— Тш! Приближается.

— Это, должно быть, они, но это странно.

Они забились в углубление стены.

— Движется по бульвару. Мы сейчас увидим, что это такое.

И вот появился ряд склоненных людей, потом второй, потом третий, подвигавшиеся толчками.

— Смотрите… и идут гимнастическим шагом!

— Они бегут, летят! Это энтузиазм!

— Но сколь их?

— Полувзвод, должно быть.

— Да… а эти?

— Это и будет полувзвод.

— Что это у них на кепи?

— Ну да! Белая повязка.

— Вот странно!

— Ну и дела, друзья мои! Брудье великий человек. Я всегда говорил.

Они двинулись дальше, с новыми предосторожностями. Их немного стесняла необходимость прятаться, а также незнакомство с планом города. Но пешехода, бродящего по Лондону среди бела дня, тысяча коварных сил стремится сбить с пути; в Амбере беззвездной ночью самая слабая голова вполне владеет собой.

Две улицы пересекались. На углу висела старая вывеска. Бенэн, шедший впереди, остановился:

— По-моему, мы недалеко от места действия. Покамест, нам лучше всего сесть на краю тротуара и выкурить трубку.

Они разместились.

Вдруг раздался выстрел, за ним еще два.

Лесюер, зажегший было спичку, задул ее.

— Вы слышите?

— Непохоже на ружейные выстрелы. Слишком неодинаковые.

— И потом всего только три выстрела!

— Тш!

Справа, за домами, кончавшимися вывеской, не очень далеко, слышался шум, пересеянный голосами и звяканием.

Еще два выстрела; потом шесть кряду.

— На этот раз — револьвер!

— Понимаю! Белые повязки, револьверные выстрелы, конечно! Один полувзвод изображает заговорщиков.

— Ты думаешь?

— А что же остальные?

— Молчите!

Шуму почти не слышалось больше. Лесюер чиркнул спичкой.

Над их головами о стену ударился ставень. Распахнулось окно. Приятели вздрогнули. Лесюер поспешно задул спичку.

— Черт! Прижмемся к этой двери!

— Дайте мне посмотреть.

Наверху показалось что-то, по-видимому, обитатель в сорочке, с головой, повязанной фуляром.

— Ага! Амбер зашевелился! Вот видишь, Юшон. Амбер существует!..

Треск залпа, словно поворот механической пилы, оборвал его речь.

Улица огласилась. Сон разодрался. Кое-где открылись окна, и из них торчали то мужчина в сорочке, то женщина в сорочке.

От дома к дому перекидывались вопросами:

— Что такое?

— В чем дело?

— Должно быть, взрыв!

— Или убийцы!

— А может быть, газометр?

— Газометр! У них имеется газометр! — мечтательно произнес Юшон. И взглядом призывал в свидетели непорочную тьму.

— Молчи!

— Бенэн, ты здесь?

— Да… ты же видишь!

— Ты не думаешь, что было бы благоразумно походить? Нас, в конце концов, заметят…

Стрельба возобновилась, но уже неравномернее и грознее. По-видимому, несколько сот человек стреляло порознь или маленькими отрядами.

Амберская тишина не устояла. Подобно неисчислимой пыли, подымающейся из выколачиваемого ковра, из Амбера, из всего Амбера, со всей его поверхности, изо всей его толщи вдруг брызнули голоса, огни, телодвижения.

Женщины выли; зажигались лампы; их высовывали из окон; стекла бились и падали; низы, домов, как автомат, выбрасывали людей. Они метались по улице сталкивались. Иные так и замирали, живот к животу, с открытым ртом, с остановившимися глазами. Другие бросались бежать, поддерживая на ходу штаны.

Приятели разомкнулись.

Сигналы горнистов метались над пальбой.

Бывали затишья, мгновения, когда шум словно ложился наземь и притворялся мертвым. Потом снова вскакивал во весь рост и во всю силу.