Приятели

Юшон встал, не ломаясь. Он снял очки. Создалось неприятное впечатление, что его глаза упадут на стол и стукнут, как камешки. Ничего такого не случилось. Юшон протер стекла, надел очки и голосом, которому старался придать женственность, произнес:

— Что вы скажете об этой сто одиннадцатой строфе моей оды «Ко мне, Овернь»?

Желанья пылкого тугой аксессуар
Беднее красотой, чем мужеский Амбер,
Откуда, солнце, ты, круглясь, как камамбер,
Сошло на Иссуар!

— Слабо!

— Очень слабо!

— Дорогой Юшон, в тебе нет ничего женственного. Томная прелесть тебе не к лицу.

— Дорогой Бенэн, я готов покориться твоей прелести.

— Бенэн! Мы тебя слушаем.

— Нет, сначала Брудье!

Брудье встал и прочел:

Станс.

Печальная листва, ветвей аксессуар,
В каштанах осени желтеющий Амбер!
Душа, завидев вас, жалеет Иссуар,
Душа текучая, как нежный камамбер.

— Вот это лучше.

— В этом есть чувство.

— Музыка.

— Чистота.

— Да, чистота.

— Словно вздох Жана Расина.

— И потом рифмы лучше.

— Какая наглость! Рифмы лучше!

— Я протестую, — воскликнул Ламандэн, — против этого дряблого классицизма. Послушайте лучше заключительные строки моего стихотворения «Одержимые подпрефектуры»:

          Вы, города! Ты, Иссуар,
Пожравший дол, как человек, что слопал камамбер,
                    И ты, Амбер,
Где буйных ковачей гремит аксессуар!

— Да, в этом есть порыв. Но какое варварство!

— Слишком много красноречия!

— Грубость, от которой хочется зажать нос. Лопать камамбер! Так не выражаются! И потом, говорить о камамбере в поэзии!

— Сам ты хорош! А ты о нем не говорил?

— Нет… или, если это слово подвернулось мне под перо…

— Самодвижущийся камамбер…

— То песнь его преобразила.

— Вы не даете Омеру начать свое повествование.

— Омер! Омер!

Омер возвысил меланхолический, американский голос:

— Отрывок из «Святой Урсулы Иссуарской»:

               О время! Время! Иссуар,
Оно течет, кружит, бежит, как твой аксессуар.
          Но пышной лилией отсутствует Амбер…
Кто молвил, Иссуар, что ты торгуешь камамбером?

— Хм!

— Н-да!

— Следующий!

Лесюер встал; пудель, усевшийся на воротничок, начал так:

— Вступление к песне третьей части второй «Единого Творения», озаглавленное «Жалоба жандарма»:

Течь, преть, как облака брызг, чтоб аксессуар
Убил! И если не помог Весь-Иссуар
Вращением ноги впадая в камамбер,
От ужаса быть тут включенным
Стоп!
Амбер!

— Браво!

— Ах!

— Это то, что надо!

— Какая точность!

— И какая изощренная трактовка реального!

— Ну, как не пожалеть твоего жандарма?

— Какой этот пудель умный! Не хватает только, чтобы он говорил!

— Тебе, Бенэн, я бы советовал молчать.

— А я ему советую говорить. Его очередь.

Бенэн объявил:

— «Четвертая Молитва Департаменту Пюи-де-Дом»:

Амбер! Ты мерзостен! Кишишь вокруг меня
Сплетением червей, заползших в камамбер!
А дальше — Иссуар, гораздо дальше нас,
С железной ручкою аксессуар тяжелый.

— Ты это называешь буриме?

— Господа, ваши рифмы налицо! Я не исказил ни одной; надо только их найти.

— Мошенник!

— У!

— Я вас презираю!

Некоторые нашли, что Бенэн грешит клерикализмом. Другие, не касаясь содержания, хвалили форму четверостишия.

Ламандэн объединил мнения:

— Великое достоинство этого произведения, — сказал он, — в том, что оно поносит Амбер и Иссуар. Все мы совершили дурацкую ошибку, прославляя эти захолустья, тогда как клялись втоптать их в грязь.

— Я ни в чем не клялся.

— Нет! Это подразумевалось.

— Извините, извините! — заявил Лесюер. — Я боюсь, что вы недооценили «Жалобу жандарма», вступление к песне третьей части второй «Единого Творения». Этот текст очень суров по отношению к названным местностям.

— Ты нам хочешь втереть очки.

— Проще тебе поверить, чем разобраться в этом.

Бенэн волновался. Он старался снова овладеть собранием и ждал мгновения, чтобы наложить на него руку. Дабы рассеять шум, он махал рукой, как человек, разгоняющий дым.

Он заговорил:

— Слова Ламандэна запали мне в душу. Его мнение ценно. Из этого задоподобного лица исходит, что естественно, только основательно переваренное.

— Благодарю покорно!

— Из всех вас только я уничижил Амбер и Иссуар. Я исполнил ваше общее обещание. Но такое проявление недейственно. Буриме? Безвредное оружие. Я бы хотел, чтобы они были напитаны смертоносным ядом.

Он задумался.