Приятная женщина с цветком и окнами на север

За интеллигенцию. (Избивает) Ишь, «привязался»! (Бьет) Это я — дон Жуан — могу привязаться… А ты — быдло! Лепорелло! Слуга!

Федя. Не бейте! (Стонет) Ну что за жизнь: в ресторане — бьют… на дому — бьют.

Скамейкин (отдышавшись ). Теперь уточняю операцию: отремонтируешь цистерну к следующей среде, в среду у твоей Аэлиты — отгул. В среду, в пять утра, за тобой приедет шофер с грузовиком. Возьмете цистерну и к девяти будете на химкомбинате. Там по фальшивым накладным шофер получит спирт, а ты за воротами обождешь… Далее поедешь с ним; на девяностом километре вас будут ждать… С тобой рассчитаются. Получишь бабки: полторы чистыми — и мотай на юг, в родной город-курорт. С концами!

Федя. А потом что? Я убегу. Спирт украдут. И все поймут, что это — я? И цап-царап меня в Сочах!

Скамейкин. Я и это продумал, Федя… (Раздельно) Ты должен исчезнуть — за неделю — до похищения спирта.

Федя. То есть, как — исчезнуть?

Скамейкин. Ну — погибнуть!

Федя. Да вы что?

Скамейкин. Другого варианта нет. Да и зачем тебе жить? Что ты можешь хорошего сделать в жизни?

Федя. Нет, вы серьезно?

Скамейкин молчит.

Я… я… я жить хочу! (Безумно) Я телевизор смотреть хочу! Я семью строить буду!

Скамейкин. Ну, Федя, ну разве это жизнь? Разве умные люди могут все это хотеть?

Федя (орет). Жить хочу! Умирать — не согласный!

Скамейкин. Сократ, значит, хотел умирать, Есенин Сергей тоже хотел, а Федя, видишь ли, не хочет?

Федя. Не надо! Не убивайте!

Скамейкин (обняв дрожащего Федю). Ну что ты! Совсем спятил сегодня, друг мой, шуток не понимаешь?..

Вот что значит всю жизнь водиться с хамьем и не читать художественную литературу

Федя с надеждой глядит на Скамейкина.

Я не спрашиваю: читал ли ты «Живой труп»… Смотрел ли в театре… Но ведь кино даже было такое.

Федя (совсем с надеждой). А чего?

Скамейкин. А того! Жил-был на свете тезка твой, Федя, Протасов — фамилия. Не знаком был, случаем?

Скамейкин и Федя уходят со сцены. Играет музыка. Актриса выходит из гримерной на сцену. На сцене — комната Аэлиты. Она и Апокин.

Апокин. Не смог навестить тебя, Герасимова, в такие дни. Я тебе ножки для телевизора принес в подарок. Дефицит.

Она. Не напоминай про телевизор! Он ведь за телевизором с утра отправился в тот день проклятущий!

Апокин. Только не убивайся! Посерела да похудела!.. И цветок неполитый! (Хочет полить герань).

Она. Не смей! Он всегда сам ее поливал. Вот говорят, цветы не чувствуют! Очень даже чувствуют: за три дня… до его ухода… герань слезы пролила… Представляешь, Федор полить ее хотел — и вдруг кричит: «Смотри, плачет». Представляешь, подхожу: все листы у нее мокрые! Видать, привязалась к нему — и потому и почувствовала…

Апокин. Тебе скажи — ты снежного человека увидишь!

Она. Замолчи, родственник… Федя! Федя! Он был — добрый! Цветы только добрых любят!.. Ну почему добрые на свете не заживаются! А вот злые…

Апокин (уклончиво ). И что ты разоряешься: труп не нашли…

Она. И находить не надо! Когда любишь — все чувствуешь. (Вздохнув) В тот час… Когда с ним случилось, у меня вдруг сердце остановилось. Стоит сердце! А герань — вздрогнула и возбужденная встала. И когда потом пиджак его привезли с запиской. Я не удивилась. Я уже все знала. Какую записку он оставил. (Читает наизусть записку Феди) «Аэлита, уважаемая! Ухожу из этой жизни… В скобках: из-за полной моей никчемности. Деньги за телик выслал тебе почтовым переводом. Купишь сама…» Это я все его пилила дура, чтобы он с покраса ушел!.. А он, видать, сам был к себе требовательный! Ну откуда я знала? Ты скажи, Апокин, почему требовательные не живут долго, а разная шушера… А какой заботливый он был… Представляешь, с собой кончить решил, а о деньгах проклятых…

Апокин. Еще бы, четыреста семьдесят рублей! Хоть при жизни, хоть после смерти — а выбрасывать жалко… Нет, хорошо, что он тебе их почтовым переводом послал… Кстати, ты перевод-то получила?

Она. Замолчи немедленно!.. Ты скажи лучше, почему заботливые на свете не заживаются, а такие вот, как мы…

Апокин. Царапай, царапай!

Она. А чуткий какой был… Сидим мы как-то… Через стенку Маврикиевну слушаем и смеемся, как птицы в раю… А он, кенарь мой распрекрасный, колоколец звонкий, вдруг и говорит ни с того ни с сего: «Нет, не может быть людям так хорошо!» А какой мужественный был, бесстрашный! Помню, в ресторане — как он за меня вступился, как на обидчика бросился. Тигр! Атлет он был!..

Апокин (не выдержал). Дерьмо он был, а не атлет! Шибздик! От горшка два вершка!

Она. Замолчи немедленно! (Вздохнув) Пусть! Пусть не атлет! Пусть плохонький — да свой! А ты… ты…

Звонок телефона.

Голос в трубке. Герасимова, это Шевчук с завкома тебя беспокоит… Как самочувствие?

Она. Ничего, спасибо.