Приятно познакомиться

— У меня батя тоже недавно отличился, — продолжая разговор, хмыкнув, проговорил один из студентов, — он с корешами, с которыми на стройке работает, бухал три дня, а на четвертый водка и другие спиртосодержащие напитки в ближайшем ларьке закончились. Они решили сгонять в магазин, который подальше. Дело было ночью. Никакой вид общественного транспорта не функционировал, так кто-то из шибко умных батиных корешей предложил за водкой сгонять на кране. Знаешь, такой строительный кран, громадный, на гигантского жирафа похожий. Всей компанией и поехали.

— И что? Привезли водку? — поинтересовался второй.

— Не только водку, — усмехнулся студент, — но и закуску.

— Молодцы!

— Не только закуску, но и все остальное. Вместе с телкой-продавщицей. У них денег не хватило, так они, чтобы два раза не бегать, то есть не ездить, подцепили краном ларек и утащили его к себе на стройку. А утром такой шухер начался! Мусора понаехали. Ларька-то нет на том месте, на котором был. Стали искать, опрашивать свидетелей. Сначала полная белиберда у них получалась: то свидетель — дед старый, на девятом этаже живущий, говорил, что действительно ночью видел, как ларек пролетал мимо его окна, то кто-то рассказывал, что слышал ночью женские крики — «помогите, меня крюком цепляют!». Кто-то говорил, что слышал, как громко пели — «Эх, дубинушка, ухнем» и «Не кочегары мы, не плотники». Потом, конечно, разобрались. Одного кренделя, который за рулем сидел, сразу в СИЗО. Двух или трех еще тоже в СИЗО.

— А твоего батю?

— А его-то за что? — удивился студент и отхлебнул еще портвейна. — Он так нажрался, что в кабину крана залезть не мог. Не поехал за водкой. Так расстроился, что плакал даже. Потом уснул на шлакоблоке. Ну а когда протрезвел, конечно, радовался. С него только подписку о невыезде взяли — и все,

«Милые мои, — снова прослезившись, подумал сторож, — как хорошо сидеть рядом с ними, как у потрескивающего поленьями костра. И греться, ощущая биение молодой, здоровой и озорной жизни».

* * *

Милицейский старшина Ефремов и милицейский прапорщик Галыбко были очень похожи друг на друга внешне, но значительно различались характерами. Старшина Ефремов, как и прапорщик Галыбко, имел массивную физиономию вполне кирпичного цвета, жесткие усы веником и круглые глаза, похожие на гайки три восьмых, но старшину Ефремова никто и никогда не видел смеющимся или улыбающимся, тогда как прапорщик Галыбко постоянно похохатывал, даже разговаривая с вышестоящим начальством, такая уж у него была привычка. Наверное, поэтому прапорщик Галыбко и считал себя оптимистом. А старшина Ефремов в отличие от него был полнейшим и законченным пессимистом, хотя никогда бы и не подумал назвать себя «пессимист», поскольку не был знаком с семантическим значением этого слова.

Как это часто бывает с людьми противоположными по характеру, прапорщик и старшина дружили. То есть не то чтобы дружили, а так — имели, как говорится, приятельские отношения. И когда выпадало им дежурство на пару, всегда Галыбко и Ефремову было о чем поговорить, поскольку мировоззрение прапорщика неизменно вызывало у старшины удивление и некоторый интерес. И наоборот, прапорщик, выслушивая высказывания старшины, недоверчиво ухмылялся и качал головой, точно при виде какой-то диковины. Правда, бывало, что из-за несхожести характеров беседа приятелей накалялась до степени возможного мордобоя, но конфликту разгораться не давал капитан Ряхин, который, заслышав крепнущие голоса собеседников, по густым слоям ненормативной лексики в их речи понимал, что дело пахнет дракой, проверив личное оружие в кобуре, покидал свой кабинет, спускался на первый этаж к проходному пункту и давал строгого нагоняя и Галыбко, и Ефремову, хотя и тот, и другой наперебой доказывали ему свою правду. Капитан Ряхин не внимал ни правде Галыбко, ни правде Ефремова, поскольку имел правду собственную, воспитанную в нем родителями и Уставом милицейской службы.

Но до конфликта дело доходило редко. Обычно прапорщик Галыбко и старшина Ефремов сидели рядышком в стеклянной будке пропускного пункта РУВД на стульях со спинками и разговаривали, через каждые несколько минут разговора не сходясь во мнении и от этого привычно возбуждаясь.

Например, разговор касался насущных политических проблем. Старшина Ефремов по обыкновению мрачно говорил, покачивая на коленях автомат.

— Вот взять нашего президента. Он хороший президент, ничего против него не имею. Но почему же он никак не разгонит эту голубую эстрадную шарашку?

— Какую шарашку? — переспрашивал Галыбко улыбаясь, потому что слово «шарашка» показалось ему забавным.

— А такую, — пояснял Ефремов. — Моисеевых всяких, Трубачей. И других этих самых, гомо…

— Гомосексуалистов, — подсказал Галыбко.