Приятно тебя общать

Арина посмотрела в зеркало, ища в нём поддержки. Оттуда на неё глядела молодая, симпатичная женщина, но до того замученная, что хотелось, как говорится, обнять и плакать. Она сняла своё скучное клетчатое пальто, повесила на крючок. Если так будет продолжаться, скоро придётся ручки с плиты снимать на работу уносить и ножики прятать. А то и сиделку искать. Это при учительской зарплате и непогашенном кредите — единственном материальном напоминании о бывшем, гражданском и постылом.

Неловкие старческие руки переставляли продукты в захватанном холодильнике. «Ну она же не совсем ку-ку, что-то себе соображает. Может, если ей объяснить хорошенько, вариант с сиделкой и отложится. На какое-то время».

* * *

В дверь не звонили, не стучали, но бабушка знала, что там, на площадке, ждёт гость. Она заглянула в глазок, и точно: на пороге стоял Федот Кузьмич, тоскливо посматривая на полную окурков жестянку из-под кофе. Ключ провернулся в замке.

— Федот Кузьмич, проходите, проходите! Я рада вас видеть!

Бабуля даже запоздало вспомнила, насколько замызган её аляповатый байковый халат, но потом махнула рукой.

— Здравствуйте, Галина Ильинична, здравствуйте. Спасибо за приглашение. Я сегодня ненадолго.

— Но чаёк я всё-таки поставлю.

Гость скромно притулился на табуретке, бабушка засуетилась с кружками-сушками. Дверь так и осталась открытой.

* * *

В соответствии с физическими законами этой вселенной, чай остывал и в кружках, и в заварнике, и даже во рту Галины Ильиничны, пусть это было не так заметно. Гость рассказывал, что дети решают, сдавать квартиру или разменивать, и кто теперь будет Лёнечку в садик водить, и про всякие бытовые мелочи. Хозяйка кивала и жевала размоченный сухарик. Не самое логичное занятие — сначала сушить хлеб, а потом снова размачивать, потому что иначе есть его невозможно. Видимо, просто не все старушки любят голубей. Или логику.

Опять же, никто не звонил и не стучал, да и дверь была открыта, но Галина Ильинична подхватилась и на предельно возможной скорости прошуршала в коридор. На пороге стояли двое ладных парней, похожих как братья. В одинаковых бежево-голубых свитерах, с одинаковыми огромными карими глазами.

— Заходите, касатики!

— Да нет, бабуль, мы на минутку, — сказал один.

— Мы за дедушкой, — поддакнул второй.

— Иду, иду, — прокряхтел с кухни старик.

— Как же, а чаю попить? — ахнула хозяйка.

— Спасибо, Галина Ильинична, но мы спешим вообще-то.

— Ну, может, хоть по яблочку возьмёте на дорожку?

— Не надо, нам недалеко.

Федот Кузьмич вышел на площадку, очень торжественно поблагодарил хозяйку, просил не поминать лихом. Галина Ильинична блаженно улыбалась в ответ.

Молодые люди взяли старика под руки.

— Да, бабуль, запри дверь, а то живо твоему телевизору ноги приделают, — сказал один «брат».

— А ты будешь потом Арине объяснять, что Федот Кузьмич заходил чаю попить, а потом ангелы ваше добро унесли, — хохотнул второй, расправляя крылья.

Для тонких ценителей

В этой ресторации всегда собиралось самое утончённое общество: говорили только по-французски, обсуждали балеты и вернисажи, щеголяли модными камзолами военного кроя. Лили едва сдерживалась, чтобы не запищать от восторга. Такое окрыление, казалось, могло невзначай унести девушку под облака, но у неё был надёжный якорь с прочной цепью: светские манеры.

Кузен Андре с другом Жоржем оживлённо разговаривали о «вольночинцах и разнодумцах», как они любили их называть, а Лили впитывала всё: от цвета переливающихся оливковых штор и рисунка плиток на полу до приглушённого мурлыканья фортепиано и едва различимых запахов. Запахи были здесь особой материей: никого, даже самых именитых особ не пропустят в узорные двери, если швейцар уловит хоть намёк на духи, хоть едва различимую нотку Кёльнской воды.

Учтивый официант замер у плеча кузена, и тот летящим жестом дирижёра потребовал карту.

— Чем ещё вас побаловать, Лили?

— Ах, Андре, я и так на седьмом небе!

— Но главный номер вечера ещё впереди, дорогая кузина. Что бы вы хотели попробовать?

— Что-нибудь лёгкое и игристое, пожалуй.

Официант чуть поклонился и осведомился:

— Натуральное, я полагаю, мадемуазель?

— Погодите-погодите, милейшая Лили! — разволновался Жорж, бледный брюнет с вытянутым лицом. — Вы же сегодня в «OL’ FACTORIA». Надо попробовать что-нибудь необычное, редкое, изысканное! Позвольте, я выберу для вас!

Лили застенчиво улыбнулась и кивнула. Жорж определённо проявлял к ней нечто большее, чем просто вежливый интерес.

— Нам, будьте любезны, на троих. Хочется отечественного колорита. Москва, начало двадцать первого века, ЮВАО.

Что-то мистическое звучало в этом «ЮВАО».

— Великолепный выбор, мсье. Сию минуту.