Прииск в тайге

Демонстранты двигались по Большой Нагорной, по Уфимской, Таежной и другим улицам к Оружейной площади. В колоннах шагали рабочие заводов и фабрик, железнодорожники, мукомолы, кожевники. По досчатым тротуарам следом за ними бежали мальчишки, во все глаза глядя на невиданное зрелище. Ветер хлопал полотнищами алых стягов, далеко вокруг разносил песни. Сам воздух казался каким-то необыкновенным, будоражил людей.

В царство свободы дорогу
Грудью проложим себе.

На Оружейную площадь отовсюду стекались тысячи людей. Никогда еще не было в Златогорске, чтобы в одном месте собралось столько народу. На возвышение, наспех сделанное из пустых ящиков и бочек, притащенных сюда из ближайшей бакалейной лавки, поднимались ораторы, говорили о свержении Николая Кровавого, о свободе, которую получил народ, о равенстве и братстве, о том, что пора кончать проклятую войну с немцами. Давыд Рогожников, Петр Земцов и другие члены Златогорской большевистской организации выступали на митингах, объясняя народу положение в стране, линию большевиков, распространяли среди населения резолюции Первой Уральской областной партийной конференции об отношении к Временному правительству и войне.

Куприян Егорович Мохов тоже пришел на площадь. Во главе большой колонны рабочих, шагавших по Уфимской улице, он узнал своих бывших постояльцев. Давыд Рогожников нес в сильных руках свежеостроганное древко, на котором развевалось красное полотнище. Рядом шагал Петр Земцов, сильно похудевший, с воспаленными глазами. Куприян Егорович побледнел, попятился и стал креститься дрожащей рукой. Кто-то схватил его за локоть и крепко сжал.

— Что я говорил, Куприян Егорыч? Вот они, смутьяны-то, богохульники-то. Теперь сам видишь.

Мохов повернулся. Сзади него стоял Дулин. Поглаживая рыжую, в мелких кольчиках, бороду, он злобно смотрел на демонстрантов.

— Да что же это делается-то на белом свете, Матвей Матвеич? — плаксиво спросил домовладелец. — Что дальше-то будет?

— Поживем — увидим, — ответил купец. — Хорошо они поют, а вот куда сядут… Пойдем-ка отсюдова, Куприян Егорыч, нечего на оборванцев глядеть.

* * *

Громадный двор зареченского скупщика Парамонова обнесен высоким глухим забором, по верху натянута колючая проволока, словно копья торчат из досок кованые гвозди. Шатровые ворота закрыты. Во дворе, выложенном каменными плитами, разные службы: амбары, конюшня, курятники, свинарники, коровники. Два цепных пса, каждый с теленка ростом, денно и нощно сторожат добро Игната Прокофьевича Парамонова.

На рассвете хмурого холодного утра в ворота кто-то сильно застучал. Из глубины двора выскочила огромная собака и, глухо рыкнув, с разбега ударилась в калитку. Человек по ту сторону забора в страхе отскочил. Злобно и хрипло залаяла вторая собака. Послышался скрип двери, сердитый окрик, и темная фигура пересекла двор. В калитке открылось окошечко, выглянуло заспанное лицо Федора — сына Игната Прокофьевича.

— Никак вы, Иннокентий Дмитрич?

— Никак я, — передразнил Иноземцев. — Отец дома?

— А где ж ему быть?

— Отопри скорее да попридержи собак.

Федор привык к внезапным визитам горного инженера. Позевывая, он пошел привязывать собак. Вернулся не скоро, загремел цепями и засовами, распахнул калитку. Иноземцев, опасливо поглядывая на привязанных в углу двора рвущихся собак, пробежал по тесовому настилу до резного крыльца. Рванул тяжелую, обшитую серым толстым войлоком дверь, и только оказавшись за ней, вздохнул с облегчением. Потирая озябшие руки, Иннокентий Дмитриевич прошелся по комнате. Бесшумно распахнулись половинки двери соседней комнаты, и между ними возникла мощная фигура Парамонова. Старик широко зевнул, перекрестился и ястребиными глазами оглядел раннего гостя.

— Что рано поднялись? — вместо приветствия спросил скупщик и опять зевнул.

— Плохие вести, Игнат Прокофьич, — хрипло заговорил инженер. — К Зареченску, мне сказали, подходит большой отряд большевиков. Часа через три-четыре будет здесь. В Златогорске власть захватили проклятые голодранцы, организовали свои Советы. Конечно, все это временное явление, но пока восстановят порядок, пройдет какое-то время. Считаю момент очень серьезным.

— А чего пугаться? — спокойно спросил Парамонов. — Зареченск — не Златогорск, пусть только сунутся.

— Какой вы, право! Что помешает им захватить прииск? Старатели только и ждут случая всех нас схватить за горло. Они — сухая солома, чиркните спичкой — к разом вспыхнет. Отряд — это спичка.

— А ежели солому-то водой полить? Ежели мы их за горло схватим? А? Да сдавим, вот так, — старик согнул пальцы в кулак, будто и впрямь кого-то душил. — Казаки-то на что? Забыл?

— Казаки! После того, как исчез хорунжий Тавровский…

— Сопляк он.

— Что вы сказали?

— Сбежал, говорю, ваш хорунжий.

— Да, вот именно сбежал. Струсил. Предал товарищей. После его бегства среди казаков началось волнение, еще неизвестно, на чьей стороне они выступят. Да и командовать отрядом некому.