Кругом было тихо, и всё, несмотря на солнечный день, отливало серым. Откуда-то доносился ритмичный ржавый скрип. Крык-крык…
– А как я без снимков репортаж сделаю? – спросил журналист, скорее чтобы поддержать беседу.
Крык-крык…
Охранник свернул за угол; журналист поотстал и воровато сделал пару снимков.
Завернув, обнаружил источник скрипа: на качелях качался мальчик лет десяти. Хотя нет, лицо было взрослым. С качелей на интерес журналиста никак не отреагировали. Мальчик-взрослый продолжал раскачиваться, выставив голые пятки.
Перед входом в корпус торчала клумба с георгинами, бархатцами и еще чем-то обычным в таких местах. Из-за густо пробивавшегося сорняка вид у клумбы был слегка запущенный, лохматый.
– Клумбу фотографируйте, – предложил охранник. – Природу можно.
– А царя природы? – попытался пошутить журналист.
С порога, щурясь от солнца, спускался Батя Виталий. Охранник изобразил что-то вроде отдавания чести:
– Гостя привел.
– Юрий Некрасов, – протянул руку журналист, – корреспондент городской га…
– В курсе, – сощурился Батя, сморгнув слезу. – Виталий…
Помолчав, добавил:
– Ильич. Старший воспитатель.
Журналист собрался сказать обычное «очень приятно», но не стал; сделал несколько шагов по ступенькам.
– Виталь-лич, я пошел? – топтался внизу охранник.
– Орлова не забудь покормить… Помрет он на этих твоих качелях.
– Да не помрет. Хорошо ему.
– Всё равно, сказал – покорми… Идемте, – Батя обернулся к журналисту, пропуская его вперед.
До занятий оставалось минут двадцать, Петров сидел в комнате один; Дорошенко оттащили в медпункт, другой сосед, Кореец, ушел в музыкальный класс.
Петров придвинул стул к окну и сидел, обдумывая сегодняшнее утро.
Перед этим пришлось подтирать после Дорошенко. Когда пацаны снова выползли из комнат, Батя, выждав, спросил: «И кто этот компот убирать будет?» Петров молча отправился под лестницу за шваброй. Зато кактусы, как в прошлый раз, не отнимут.
Кактусы, два горшка, стояли перед ним, и он, задумавшись, теребил их. Разлапистый, с густыми белыми иголочками, звался Машей. А стоявший рядом, толстый и ребристый, был Валентином. Иглы у него были как пики: с таким лучше не ссориться. Петров, в общем, и не ссорился; наоборот, каждый день поливал их с Машкой, приговаривая что-то вроде: «Жрите, жрите, ребята… Вкусно?» И сам отвечал кактусовым голосом, что вкусно.
Сегодня Петров решил, что кактусам пора наконец признаться друг другу в любви. Он сдвинул горшки, не вплотную, а так, чтобы им было удобно общаться.
– Валентин, это ты? – сказала кактус Маша. – Я испугалась.
– Чего ты испугалась? – баском отвечал Валентин. – Я же твой защитник. Я буду тебя всегда защищать.
– А от кого?
– От людей. И от посторонних кактусов, – не очень уверенно сказал Валентин.
– Но ведь тут других кактусов нету… Только мы с тобой.
– Но они могут вторгнуться. Из внешнего мира.
Петров улыбнулся находчивости Валентина и похлопал по горшку: соображаешь!
– Они перелезут через забор на своих суперперелазательных устройствах и попытаются нас убить и захватить нашу цивилизацию. Но им это не удастся. Ха-ха-ха.
– Какой ты смелый… – сказала Маша, подвигаясь вперевалочку поближе к Валентину.
Их иглы соприкоснулись. Петров вздохнул.
– Я не такой уж смелый, – смутился Валентин. – Я… я просто тебя люблю.
Петров покраснел и затеребил прыщ на подбородке. Кактусы целовались.
Чтобы Валентину было сподручнее, Петров слегка наклонил горшок, но не сильно, чтобы большой Валентин не раздавил хрупкую Машу.
– Как хорошо… – сказала Маша. – Я не знала, что это так хорошо.
– Мы поженимся, – всё в том же наклоненном и взволнованном состоянии говорил Валентин. – Поженимся, и у нас будут дети… Ой!
Петров быстро выпрямил кактус, а сам подался к окну.
По двору в своей пятнистой куртке шагал Кузьма, бывший прежде воспитателем, а потом ушедший в охранники. За ним шел чужой. На чужом были желтоватая куртка и легкие ботинки. Журналист, догадался Петров, вспотев.
Кактусы, брошенные в самый ответственный момент, растерянно молчали. На иголочках Маши поблескивала слеза.
– На сегодня любви хватит, – Петров раздвигал горшки. – Будут у вас еще дети…
Валентин, отодвинутый на другой конец подоконника, подавленно молчал.
Журналист расположился в воспитательской. От чая отказался, раскрыл ноутбук. Выпил бы кофе, но кофе не было.
Здесь, кажется, вообще ничего не было.
– А вай-фай?.. Понятно. Каменный век.
– Раньше всё было, – Денисыч снова ощупывал пакетики с чаем, – и вай-фай, и общественный сахар. Сейчас временные трудности.
– Безвременные, – Батя откинулся и с хрустом вытянул ноги.
– Но, наверное, что-то можно было сделать… – Журналист двигал пальцем, на экране открывались окна.