Приют для списанных пилотов

Иван улыбнулся. А как же тогда, выходит, он жил до этого? Что же, он тогда маялся, не находил себе места? Все, оказывается, просто. Живут люди без самолетов и не мучаются. «Ничего, — решил он про себя, — вот побуду здесь — и все забудется. Закончит Таня институт, перееду сюда насовсем». И, успокоенный этой мыслью, шагнул в дом.

Но недолго продержался Иван в деревне. Все дела были сделаны: картошка выкопана, дрова переколоты. Иван снова заскучал. Он вдруг со всей ясностью понял, что тихая размеренная жизнь в деревне не для него. Он пытался бороться с собой, вставал рано, брал оставшееся от отца ружье и уходил в лес. Забирался в самые глухие места, снимал куртку, стелил ее на землю, ложился и подолгу смотрел в осеннее небо.

«Еще год, и, пожалуй, можно вводить Ершова командиром, — думал он. — Говорит, новые машины получили. Это хорошо. Жаль, что я не полетаю на них. Ротову, поди, не хватает меня…» И Бакшеев поймал себя на том, что думает о нем без злости. Злость осталась в городе, в больнице, на лодочной станции; здесь же он думал о нем отстраненно, что-то отошло от него, отлетело, так отлетает от дерева лист осенью.

Однажды в тихий солнечный день он забрел на Камчатку — самую высокую около поселка гору. Вершина была голой. Одним каменистым боком гора нависала над рекой, а другим полого опускалась к перевалу, через который шла дорога к районному центру. Прямо под горой через реку был переброшен висячий мост, чуть ниже виднелся остов старой мельницы, рядом с ней под длинным навесом пилорама, а за ней, на бугре, поселковое кладбище. На нем вот уже больше года лежал отец. Дальше за кладбищем стояла тайга.

Почему так называлась эта гора, Иван не знал. Когда в школе по географии они проходили полуостров Камчатку, он долго не мог взять себе в голову, что Камчатка полуостров, а не гора и находится где-то далеко-далеко на краю земли. Когда-то на эту гору затащил его отец. Возвращались они с рыбалки, и ни с того ни с сего отец потащил его в гору, прямо в лоб, по камням и осыпям. Иван боялся оглянуться назад, ему казалось: вот-вот — и они сорвутся в реку. Но зато какой открывался вид! Уже потом, когда он во сне прилетел в свою деревню, то видел ее почему-то отсюда, с Камчатки.

От пилорамы, высверливая тишину, долетал до него тонкий режущий звук, время от времени он брал непосильную высокую ноту, штопором ввинчивался в сухое осеннее небо и вдруг, будто обессилев, замолкал, и Бакшееву начинало казаться, что и сердце его держится на ниточке и с каждой секундой она становится все тоньше и тоньше: возьми пила на полтона выше — оно оборвется и полетит вниз — к реке, к притихшему осеннему лесу. Посидев немного, он потихоньку начал спускаться вниз к дому.

В конце сентября, когда с тихим шорохом посыпал с деревьев лист, когда по вечерам с маленьких озер для первых пробных полетов стали подниматься дикие утки, Бакшеев уехал в город.

Вот уже несколько дней Ершов ходил сам не свой. В последнем полете случилась у него неприятность. В Хатанге при сдаче груза у него обнаружили недостачу около восьмидесяти килограммов лимонов. Был составлен акт. Ротов, узнав об акте, приказал высчитать у Ершова из зарплаты стоимость недостающих лимонов; мало того, дело передали в товарищеский суд.

— Деньги пустяк, заработаешь, — поймав Ершова в коридоре, шептал Падуков. — А вот если будет суд, то не видать тебе командирского кресла как своих ушей. Беги к Бакшееву. Только он может помочь. Ротов, говорят, его недавно обратно приглашал работать. Так что если Михалыч за тебя попросит, дело могут прекратить.

К Бакшееву Ершов не то что вошел — влетел.

— Таня, Михалыч приехал?! — крикнул он.

— Что случилось? — встревоженно спросила Таня. — Папа вчера приехал. А после обеда ушел к Самокрутову. Ребята планер на луг к Ушаковке унесли, а он пошел за машиной. Хочет сегодня его опробовать.

— Ну, тогда все нормально, — Ершов облегченно вздохнул.

— Ты подожди, — быстро проговорила Таня, — я сейчас переоденусь.

Минут через пять они вышли на улицу и пошли к гаражам. Неподвижно, будто к чему-то прислушиваясь, стояли вдоль дороги высокие тополя, уже наполовину голые; освещенные солнцем макушки уперлись в полусонное осеннее небо. Тополя были видны издали, именно по ним Ершов с воздуха отыскивал дом Бакшеева. Отсюда, с земли, все выглядело по-иному: дорога уже, деревья выше и узкий, огороженный крышами домов клин неба вокруг показался далеким и отчужденным.

«Если бы не Бакшеев, если бы не Таня, возможно, я бы давно все бросил и уехал отсюда домой», — подумал он. В последнее время ему часто казалось, что он родился и жил для того, чтобы попасть именно сюда, на эту улицу, чтобы в этот теплый вечер идти с Таней и разыскивать ее отца, непонятно почему вдруг ставшего для него самым близким человеком.

В гаражах Бакшеева не оказалось, зато в дальнем углу под машиной лежал Самокрутов и точно из подворотни следил за подходившим Ершовым. Рядом с ним лежали ключи, гайки — бывший бортмеханик занимался ремонтом.