Со стороны, наверное, незабываемая картина. Роскошный будуар, насквозь пропитанный ароматами, страстью и эхом воздыханий. В будуаре — бойкий старец в халате записной кокотки, томная краля в пеньюаре, широкоплечий вредитель, тоже в халате, но победнее, непотопляемый стряпчий с лицензией и взъерошенная, как воробей, вигилла с ордером на арест. Групповой портрет «Трое отважных внедряются в мрачные полуподвалы Чуриха».
Подохнуть со смеху можно.
«Хорошо смеется тот, кто остается в живых», — подвела итог Анри и достала из сумочки служебный артефакт.
SPATIUM XIII. РЕЧИТАТИВ ШУТА ЮРГЕНА ЛЕДЕНЦА из ТРАГЕДИИ «ЗАРЯ» ТОМАСА БИННОРИ, БАРДА-ИЗГНАННИКА
CAPUT XIV
Режим криптования сбоил, зеркальце коннекс-пудреницы шло радужными полосами. Сказывался взбудораженный астрал, или это гросс тешил беса в ребре, развлекаясь исподтишка, но Месроп Сэркис при таком качестве связи напоминал упыря-богатыря после месячной диеты.
Лексикон председателя вполне соответствовал изображению.
— Сгною! Уволю! Без выходного пособия!
Анри про себя радовалась открытости связи. Пусть некроты ощутят. Небось в этом будуаре настоящих страхов отродясь не видывали. Слегка запоздало она вспомнила, где находится, и разочарованно вздохнула.
Видывали.
Ну и ладно, запас карман не тянет.
— Бездарность! Овал Небес, кто взял на службу эту тюху?! Завалить простейший арест! Драконий выкидыш, яду мне, яду! Дура!!!
Из дальнейших сентенций начальства становилось ясно, что напарники вигиллы, проштрафившиеся с неудачным арестом, уже успели пострадать за отечество: Богомольца взяла холера, а Холеру отправили на принудительное богомолье. Обоих — с занесением.
— С поражением в правах! Без права переписки!
В отношении самой Генриэтты Куколь — дуры и тюхи — делались соответствующие выводы. Есть сведения, что она — тюха и дура — симпатизирует подозреваемому Мускулюсу. Возможно, находится с ним в беспорядочной и противоестественной любовной связи. Мантисса и малефик: гремучая смесь, сладкая парочка. А посему начальство допускает сознательную утечку сведений и организацию побега, что есть дело подсудное.
— Мантикора? Крыса ты корабельная! Гарпия! — Нет, Месроп был великолепен.
— Два дня! Ты возвращаешься с арестованным, или не вовращаешься совсем!
— Я… они запрос требуют…
— Два дня! С арестованным! И то еще посмотрим, на предмет служебного соответствия…
— Запрос! С высочайшей подписью! Иначе…
— Ты у меня в гадалки пойдешь! На базар! Я тебе ручку позолочу, безрукой…
Председатель утер пот, градом катившийся по щекам, сделал вид, будто лишь сейчас заметил присутствие гроссмейстера Эфраима, и тоном, шершавым, как наждак, добавил:
— Прошу оказать содействие. Астрал дрогнул, связь оборвалась.
Анри обнаружила, что у нее дрожат пальцы. Месроп был великим мастером: некролог в прошлом, умница Кликуша тайком вплел в брань два-три вербальных «кренделя», и этого с лихвой хватило, чтобы тело вигиллы откликнулось болезненным тремором. Хотелось верить, что для пущего правдоподобия толстяк не вплел что-нибудь с отсроченным действием. Шлепнешься в обморок, местные насмерть залечат…
Гроссмейстер Эфраим глядел на вигиллу с сочувствием.
И — самое невероятное! — Наама Шавази тоже.