Приют изгоев

Вечер наступил почти мгновенно и, как почти все здесь, выглядело это странно. Солнце едва скрылось за краем Стены — и вот поселок уже погружен в густеющую на глазах темноту, в то время как Океан и Отмели внизу и небо вверху по-прежнему остаются светлыми и ясными. Если долго смотреть вниз, то можно было отчетливо видеть, как быстро, буквально на глазах, движется, наползая сначала на Отмели, а потом все дальше уходя в Океан, тень. А если внимательно смотреть на небо, то по мере того, как тень подползает к горизонту, можно видеть, как в густеющей синеве начинают зажигаться звезды…

Батен смотрел именно на проявляющиеся в небе звезды. Он лежал в гамаке на той самой веранде, где не так давно они вели беседу с мамой Корви, одетый в такие же, как у всех здесь, белые короткие штаны и длинную рубаху, укрывшись легкими одеялами, и впервые со времени своего появления тут по-настоящему отдыхал. Во всем теле после недавнего купания и обильного, сытного ужина была словно разлита приятная истома и ни о чем не хотелось думать. Он и не думал. Просто лежал. Просто смотрел.

Просто привыкал.

Слегка перекусив с дороги — много есть никому не хотелось, поэтому время до бани провели, попивая молодое, приятного вкуса вино, заедая его какими-то фруктами, — золотари коротали время в разговоре с мамой Корви о чем-то своем, для Батена постороннем. Про него как будто забыли, и он сидел, посматривая по сторонам, пригубливая вино, скромно пробовал фрукты и невольно прислушивался к беседе, мало что понимая не столько из-за необычного акцента, сколько из-за обилия незнакомых слов и непривычных сочетаний слов вроде бы и знакомых, да употребляемых в неожиданных смыслах.

Потом была баня. Самая настоящая, хоть и устроенная в пещере. С густыми клубами сухого пара, с душистыми, тоже из каких-то незнакомых веток, вениками, с терпким ароматом какой-то жидкости, которой Грус то и дело плескал на горячие камни печи, и конечно, с непременным прыганьем в небольшое озерцо с невероятно холодной водой; в то же озерцо, выскакивая из со седней дверцы, с визгами прыгали и плескались парящиеся за стенкой девушки, и Грус с Волантисом охотно заигрывали с ними, а те не менее охотно принимали их знаки внимания и поглядывали на скромненько прикрывающегося Батена, которому столь буколические нравы были в диковинку. Словом, баня здесь была в лучших традициях, такой и в Империи не везде сыщешь. Сразу же после бани отужинали по-настоящему: яичница из яиц местной разновидности перепелов, жареные попугаи на вертеле, по-особенному приготовленное сало местного посола, с незнакомыми приправами, огромное количество самых разных овощей — и, конечно, вино, тоже местное, из полудикого винограда… Все эти деликатесы и многое другое, что подавалось на ужине, было вовсе не в честь прибытия Батена. Как он понял из разговоров за столом, где кроме золотарей и мамы Корви присутствовали еще, несколько человек, сливки местного общества, его спасителей почти каждый раз встречали в деревне подобным образом. Их действительно здесь уважали за их малоаппетитную, но необходимую работу. Быть золотарем на Стене было не зазорно, а скорее наоборот — почетно и престижно, вроде как купцом в Империи. И не накладно. Насколько понял по отдельным репликам Батен, Грус и Волантис были не самыми бедными людьми здесь: Волантис имел дом в одной из деревень на Стене и чуть ли не поместье на Отмелях, что тут считалось очень приличным состоянием; а Грус считался очень выгодным женихом. Чем пользовался, кстати, напропалую. Во время ужина он заигрывал со смазливой девчонкой, подававшей и переменивающей блюда, и то и дело выглядывал сквозь загородку беседки, цепляя каждую проходившую мимо девицу, а потом вовсе исчез из-за стола и как был после бани — в белой длиной рубахе, без штанов, отправился в гости, да так еще и не вернулся — вон его одеяла лежат свернутыми в другом углу беседки и даже гамак не натянут. А рядом покачивается застеленный гамак Волантиса, которого тоже нет. Этого сразу после ужина увела в дом мама Корви, которой надо было решить с ним какие-то денежные дела; во всяком случае, она так сказала.

А Батен остался один, наблюдать за нарождающимися звездами и слушать вечерние звуки. И привыкать.