Приют изгоев

Иногда из тебя само вылетает, и ты чувствуешь невероятное облегчение. Иногда ты вымучиваешь. А иногда и вымучить-то не можешь, а надо… А уж что получится — то не дано предугадать: то ли то, что в проруби болтается и не тонет, а только пахнет, привлекая к себе нездоровое внимание, то ли просто жиденькая каша, ни на что не похожая и растворяющаяся в той же проруби без остатка, то ли — что редко — удобрение, и значит, есть от тебя польза… Миров ведь множество, и творцов тоже. Вот и поди отличи мир сотворенный от мира реального. Настолько он хорош и гармоничен. Или наоборот — нелеп и бездарен в своей реальности. А чаще все вместе…

— Вы много знаете о Творении, — робко сказал Батен во время одной из пауз, пока еще не был сильно пьян. — А мне казалось, это происходит иначе.

Мудрец посмотрел на него не понимая, и Батен смутился.

— Я имел в виду, что так может говорить только человек, знающий то, о чем рассуждает.

— Как же мне не знать, — ответил старик, задумчиво глядя на Океан. В голосе его не было ничего напускного — он просто констатировал факт. — Я ведь и сам неоднократно творил. Это так здорово! И так страшно. Страшно ответственно, — добавил он.

Он повернулся к Батену и, увидев, как тот на него смотрит — испуганно и с ужасом, вдруг весело рассмеялся и махнул рукой. Он смеялся долго и неуемно, а отсмеявшись, посмотрел лукавыми глазками из-за толстых стекол очков и сказал, махнув рукой уже по-другому:

— Ну вот, опять я наговорил тут всякого, и вы приняли меня черт-те за кого… А, — он еще раз махнул рукой, — легендой больше, легендой меньше, как говаривал один бог… Впрочем, кажется, такая легенда у вас уже существует.

…В тот вечер Батен долго не мог уснуть, во-первых, от выпитого очень болела голова, а во-вторых, все вспоминался разговор с напоившим его до этого состояния мудрецом.

Он тут уже порасспросил кое-кого, и ему уже объяснили, кто такой Арканастр. Старик был прав. Чего только Батен о нем не наслушался. Мнения, как и следовало ожидать, были различны, от провозглашения его болтуном и шарлатаном до полного почитания и уважения. Но, как выразился задумчиво один из его соседей-судостроителей, подводя итог спора: «Если бы Арканастра не было, его следовало бы придумать», с чем Батен не мог не согласиться.

Кстати, тот же самый сосед и сказал Батену, что у них в Таласе считается, что встретить Арканастра — это к большим переменам.

И предсказанные перемены не заставили себя долго ждать.

Батен очередной раз ткнул перо в чернильницу, написал полтора слова и чертыхнулся; нет, не стоило и стараться дописать страницу, следовало просто пойти к хранительнице зала и налить свежую порцию чернил, эти просто никуда не годились! Делать этого ему никак не хотелось, потому что пришлось бы спуститься на первый этаж к конторке, там вежливо поболтать с хранительницей об обычаях Плато — они почему-то ее очень интересовали, и она взяла за обычай всякий раз, стоило ему оказаться в поле ее зрения, задавать вопросы относительно тех или иных сторон жизни в Империи; вопросов порой наивных настолько, что ничего подобного Батен не слыхивал со времен своего недолгого пребывания в начальной школе Верхних Мхов, и это было тем более поразительно, что хранительница имела степень бакалавра истории и этнографии, — и только потом, потратив времени гораздо больше, чем следовало бы, чтобы просто заменить негодные чернила на хорошие, удалось бы вернуться к прерванному занятию.

Батен вздохнул и, подхватив злополучную чернильницу, направился к лестнице.

Все получилось, как он и предполагал. На сей раз он побывал в качестве эксперта по части разницы похоронных обрядов в различных провинциях Империи и к своему столу вернулся довольно-таки быстро, но с соответствующим настроением.

И обнаружил, что его место занято знакомой уже ему девицей-картографом, которая без малейшего стеснения читает его записи.

— Привет, — сказала она, оторвавшись от чтения. — Я вижу, гильдеры уговорили тебя заняться мемуарами.