Приют контрабандиста

Честно говоря, все эти налоги и садовники, да и сама велеречивость Йозаса меня притомили. Он продолжал говорить, не умолкал ни на секундочку, а я почти не слушала. Изредка выхватывала отдельные замечания и рассеянно наблюдала, как легко порхают холёные руки Йозаса. Украдкой поглядывала на свои грязные и словно обкусанные ногти. Отстранённо думала о том, что сбылась моя давняя мечта. Я самым неожиданным образом выяснила, кем был родной дедушка. Вот только особой радости не испытала. Предпочла бы выяснить, что он живёт в украинском селе и ухаживает за плодовыми деревьями. Ну или разводит пчёл. Или работает краснодеревщиком. И тут не возникло бы вопросов. Родство со Смирновым, напротив, вызвало множество вопросов, а задать их было некому. Я могла лишь навестить могилу Смирнова в Кракове. И ведь, получается, о личности и смерти дедушки я узнала задолго до того, как узнала, что он мой дедушка. Добавить сюда родство с Глебом, и голова пойдёт кругом.

Я запуталась в чувствах. Надеялась, что всё станет проще, когда наши приключения закончатся. Не стало. И так мне сделалось паршиво, такая меня взяла тоска, что я заелозила на скамье, начала заламывать руки, но у ворот Гнезда просигналила машина, и я встрепенулась.

Приехала Вихра!

Я бросила на Гаммера умоляющий взгляд. Он не сразу понял, чего я хочу, а когда понял, не обрадовался, но с обречённым видом кивнул. На радостях я поцеловала Гаммера в его грязную щёку, схватила Настю за руку, и мы вдвоём кинулись прочь из мансарды. Гаммер остался слушать юридические речи Йозаса, а мы с Настей поторопились к Вихре. Спустились бы к ней пошустрее, если бы Настя не теряла на лестнице банные тапочки и не путалась в полах длинного халата.

Мне многое предстояло осмыслить, но первым делом я собиралась раздобыть зарядник. Добраться до ближайшей розетки. Подождать, пока смартфон хоть чуточку оживёт. И позвонить папе. Разбудить его, если он ещё спит. И рассказать ему всё-всё-всё. От того дня, когда я получила открытку «я таджика». Выговориться и следом расспросить папу о карточке с полуразрушенным Гнездом стервятника, о поездке в Болгарию, после которой бабушка Нина развелась со Смирновым. О том, почему они вообще развелись и почему папа столько лет скрывал от меня правду.

Глава шестнадцатая Прощальный подарок Смирнова

Мама скинула мне фотографии двух новеньких открыток. Они пришли в Калининград, пока я брела по Приюту контрабандиста, и обе оказались чудесными. На лицевой стороне первой красовалась репродукция Уинслоу Хомера с безмятежным полем, стоящей посреди поля девочкой в беленьком капоре и лежащим мальчиком в соломенной шляпе. Я полезла в «Гугл» за названием картины. Свою репродукцию не нашла, но увидела, что у Хомера подобных работ много. Он частенько изображал вот такие одинокие, забытые миром парочки, а ещё писал морские пейзажи. Хомер мне понравился. Я засиделась, листая его работы. Добралась и до своей репродукции, однако ничего особенного не узнала – просто прочитала, что она называется «Мальчик и девочка на склоне холма» и хранится в бостонском Музее изящных искусств.

На оборотной стороне двадцатишестилетняя бухгалтер Кэтрин из юго-восточного американского городка написала: «Сегодня на завтрак у меня был йогурт с мюсли. В эти дни я постоянно размышляю о том, что значит „достаточно“. Например, сколько стран мне нужно посещать в год для счастья и сколько такое счастье будет стоить? Думаю, на чём могу сэкономить и удастся ли потом оправдать эту экономию».

Я отправила Кэтрин коротенький хуррей – не удержалась и похвасталась, что путешествую по Болгарии, хотя моё путешествие, по сути, подошло к концу, – а хуррей Наташе, продавщице из бельгийского Гента, накатала большой. Наташа прислала забавную карточку с карикатурой Герхарда Хадерера, изобразившего очень хмурых людей. Они за четыре евро покупают подковообразную скобку, состоящую из концевых крючков и центральной дуги: крючками подцепляют уголки губ, дугу заводят на макушку и остаются хмурыми, но дальше идут с натянутой – вот буквально! – улыбкой. Рисунок получился смешной и вместе с тем страшный, а на оборотной стороне Наташа вывела: «Люди часто осуждают меня, когда видят, что я несчастлива. Они хотят, чтобы я изменилась и улыбалась. А мне кажется, что нам не следует притворяться и скрывать свои чувства, даже если ты стоишь за прилавком магазина. Мне становится только грустнее от мысли, что грусть у нас под запретом».