Приют Одиннадцати

Павла почти неделю держали в карцере. Приезжал подслеповатый следователь из Рыбинска, и Пашку пару раз водили к нему на допросы. Повторил то же, что и Коваленко. Не упомянул только про фамилии. Следователь очень интересовался, зачем Завьялов позвоночник у жертвы удалил. — Осерчал я, — ответил Завьялов, — уж очень он меня допекал.

За всё про всё, включая особую жестокость, Пашке накрутили ещё пять лет. Сунули под мышку свёрток с мотлохом и пихнули в спину: «Дуй в барак, срок догуливать».

Пока шёл по притоптанному снежку в сторону «дома родного», где-то в ладонях и ступнях ещё изворачивался страх. Когда толкнул дверь и вошёл в барак, уже и страха никакого не было.

Смотрели на него, как на прокажённого. Вроде и с отвращением, но тронуть боязно. Значит, вышло с Кругловым именно так, как Пашка и задумывал. Видимо, правду говорили прабабкины писания, что сила в позвоночнике сидит. Где же ей ещё быть, если не там? Где стержень, там и сила.

Завьялов вошёл и бухнулся на вагонку. Старостин — тут как тут. Присел рядом. Перепуганный какой-то — помнил, видать, как нашептал товарищу начальнику зоны про Пашкино опоздание в ночь убийства.

— Как ты?

— Нормально.

— Говорят, накинули тебе?

Пашка только плечами пожал и поморщился. На Старостина он зла не держал. Затюканный человечишка, что с него взять.

* * *

С тех пор Завьялова больше не трогали. Он не убирал, не готовил для блатных. Только лечил иногда, правда, под присмотром кого-нибудь из сотоварищей. Днепр приблизил его к себе и разрешил не ходить на работы, всё допытывался, зачем Пашка из Круглова позвоночник выдернул. Так и говорил — «выдернул». Паша всё больше молчал. Сильно изменился за последнее время, заматерел и повзрослел.

А в середине марта его к начальнику лагеря дёрнули. Коваленко сидел за столом и просматривал бумаги. Почёсывался озабоченно.

— Входи, Завьялов, — не дожидаясь, пока Пашка назовёт фамилию и номер, подозвал его Коваленко. — Садись. Разговор есть.

Пашка сел. Ждал несколько минут. Видать, начальник никак не мог решить, с чего начинать. Коваленко, наконец, крякнул и поднял глаза от документов.

— Бумажку тут твою нашёл.

— Какую ещё бумажку?

— С фамилиями, Завьялов, с фамилиями.

Пашка всё прекрасно помнил, только вида не показывал. Пожал плечами и по привычке уставился в угол. Его блатные в своё время научили — при допросах в угол смотреть. Зачем — толком не объяснили. Вроде как начальство от этого раздражается. На допросе ведь как? Психологическая война, не меньше. Кто кого пересидит. Правда, долго не высидишь в угол глядючи — сразу начинают по голове бить.

— Короче, так. Пришло пополнение. В курсе, наверное?

Пашка кивнул. Видел на днях, как две серые шеренги по баракам разводили. К ним никого не определили, да и куда?! И так на головах друг у дружки — один баланду варит, другой ногти срезает ему в котелок.

— Просмотрел я списки вновь прибывших, и вот что удивительно, — Коваленко сделал паузу и достал из-под вороха бумаг тот самый листок, — Каверзнев Геннадий Андреевич, Свиридов Иван Ильич и Панин Виктор Сергеевич в списке присутствуют. Что можешь сказать по этому поводу?

— Ничего не могу сказать. Всё, что знал, я вам в прошлый раз выложил.

— Не юли, Завьялов. Говори, откуда их знаешь? С пересылки? Или на воле ещё вместе крестились? Давай, рассказывай.

— Я не знаю, гражданин Коваленко. Мне тогда что на ум пришло, то я и сказал. А откуда взялось? Ну, не знаю я! Знаю, что побегут в мае, и всё.

— В карцер хочешь?

Пашка опустил голову и замотал ею, как припадочный. В карцер не хотелось.

— Говори тогда.

— Я ещё с детства знал, что будет, гражданин начальник. Прабабка у меня…

— Знаю, в деле написано. Ладно, не стану тебя терзать больше. Одно дело к тебе. Там двое из твоего списка в бараке вашем — Кашин и Самойлов, кажется… Ты присмотри за ними. Если что, сразу ко мне, понял?

— Понял.

* * *

Ничто не могло укрыться от Пашкиных глаз. Ни то, как Петька Самойлов после отбоя шепчется с Кашиным, ни их перемигивания с Устименко на объекте. Двое вновь прибывших тоже в деле. Мало того, как потом оказалось, они и были инициаторами побега. Пашка знал, где у них нычка, видел и то место в периметре, откуда они собирались двинуть на волю.

Сразу за недостроенным шлюзом периметр шёл вплотную к стройке — в том месте были заложены трубы для временного отвода воды, как потом оказалось, совершенно ненужные. Диаметр был мал, и трубы не справлялись с потоком. Пользоваться — не пользовались, а засыпать не стали. Через трубы можно было проползти к самому периметру. Сделать небольшой подкоп и, когда всё будет готово, за десять, максимум пятнадцать минут выбраться за забор, а дальше уж как повезёт. Если вертухай на вышке зевнёт, можно быстро до перелеска добежать, а там — ищи ветра в поле.

Но ничего этого он Коваленко не сказал. Тот вызывал Пашку несколько раз на «беседы», но Завьялов только плечами пожимал и говорил, что ничего подозрительного не заметил. Коваленко махнул рукой и больше Пашку не терзал, мол, примерещилось парню. И без этого забот полон рот, ещё не хватало на предсказания время тратить.