Приют Одиннадцати

Фреду только предстояло познакомиться с неприятелем. Он слабо представлял себе, с чем ему придётся столкнуться на востоке. Но он не переставал думать о Хелен. Он был уже здорово пьян. Сказать ему или не стоит? Нет. Зачем? Это только его проблема и его боль.

— Вы знаете, а ведь он оказался прав. Мы действительно можем потерять зубы в этой самой России.

— Вы виделись с ним позже?

— О чём вы? Я его больше не встречал.

— А в Страсбурге?

— Нет.

— Что вы сделали с тетрадью?

Казалось, вопросы сыпались на него со всех сторон. Лист стал беспорядочно крутить головой. Перед глазами мелькали зелёный халат врача и лиловое платье Хелен… Или Элизабет.

— Вы встречались в конце войны?

Когда для Манфреда наступил конец войны? Он вспомнил "Приют одиннадцати", снежную бурю и Гроота. Пик Калицкого… Дальше не было ничего. Возможно, это и есть конец войны, конец всего.

— Говорю же, я его больше не видел.

— Где вы жили после войны? — услышал Лист следующий вопрос.

— Разве война закончилась?

— Франкфурт, — подсказал голос, и Манфред подхватил мысль, потянулся за ней. Казалось, она вот-вот ускользнёт. Он стал говорить быстро.

— Франкфурт-на-Майне, Берлинерштрассе. Дом не помню. Тринадцать ступеней до лифта. Квартира… Восемь, в торце. Я никогда не был в Грайнау.

— Что?

— Я не был в Грайнау! Никогда!

Манфред почти кричал.

— Тетрадь там, в Грайнау?

— Я не знаю.

— Вы кому-нибудь показывали записи доктора Хирта?

— Я не понимаю. Я не видел никаких записей.

— Как звали вашу вторую жену?

— У меня не было второй жены.

— Как звали вашу собаку?

— Вы шутите? Я терпеть не могу собак…

Манфред рассмеялся. Откуда-то извне он снова услышал голоса.

— Я ничего не понимаю. Он назвал адрес, но не может вспомнить ничего, что было после войны.

— Может, ввести ему дополнительную дозу?

— Не стоит. Он и так уже на пределе. Введите ему ноксирон.

* * *

Элизабет вошла в кабинет. Через панорамное окно бросила взгляд на мегаполис, раскинувшийся внизу, прямо под её ногами. Села за большой дубовый стол, включила монитор на стене и нажала кнопку селектора.

— Флетчер, зайдите ко мне.

Несколько минут доктор Джонсон просматривала видеозапись допроса, перематывала назад, снова смотрела, вслушиваясь в каждое слово.

В кабинет вошел Флетчер. Тот самый толстяк, похожий на врача. Вместо халата на нем теперь были серый костюм и галстук. Он бросил взгляд на экран, поморщился, утонул в мягком кресле. Какое-то время они изучали запись, наконец Элизабет нарушила молчание.

— Что вы об этом думаете?

— Думаю, он не врёт. Это невозможно чисто технически.

— Смешно говорить о технических возможностях, когда мы имеем дело с… Тем, с чем имеем.

— Мне кажется, зря мы всё это затеяли, — Флетчер неопределенно пожал плечами, — ведь сразу было понятно, что это не он. Вы же видели фото.

— А сигнал?

— Возможно, что передатчик попал к нему случайно.

— Не исключено. Но как вы объясните, что он знает адрес своего дома во Франкфурте?

— Вот тут я затрудняюсь ответить, Элизабет. Это логике не поддаётся.

— Тут вообще нет никакой логики, герр доктор. В одном я абсолютно уверена — если он знает адрес, значит, вспомнит и про тетрадь. Вы правы, это не Лист, но он прочно с ним связан. Каким образом, я пока не знаю, но почему-то уверена в этом.

— Если бы ваша мать была порасторопней тогда… В шестьдесят втором, то…

— Я не хочу больше это обсуждать, Флетчер, — в голосе Элизабет зазвучали стальные нотки, — тем более вы тогда тоже сплоховали, не так ли? Записи были практически у вас в руках.

* * *

— Просыпайся, ты уже пять часов дрыхнешь.

Манфреда теребили за плечи, он отмахнулся, подумал сначала, что сон. Чертыхнулся и неохотно открыл глаза.

Колючий голубоватый свет, который пробивался из-под полки, осветил часть комнаты и фигуру человека. Это был Завьялов. Лист поднялся, чтобы размять ноги, но тут же снова опустился на полку, Паша присел рядом.

Голова гудела, и во всём теле чувствовалась слабость. Рёбра, руки, ноги и внутренности выкручивало от боли.

Манфред нисколько не удивился, увидев Завьялова в комнате. Видимо, вся эта свора, включая Ракеша, работает на доктора Джонсон.

Манфред озвучил Паше эту свою последнюю мысль.

— Тщеславие и магия денег — две энергии, удерживающие этот мир от падения в хаос, — ответил Завьялов.

— Довольно цинично.

Паша только пожал плечами и, посмотрев себе под ноги, неожиданно сплюнул прямо на пол. Манфред поморщился. Это не его дом, и оставаться тут надолго он не собирался, но плевок вызвал у него чувство брезгливости. Паша испытующе и в то же время дружески посмотрел на Манфреда.

— Ты ничего им не сказал, — произнёс он скорее утвердительно.