Приют забытых душ

Софье стало грустно. Она почти не помнила матери, а отец не так давно погиб. И хотя он был строгим и суровым, девушке недоставало бати. Недоставало отцовских нравоучений, его недовольного бормотания, когда Сова что-нибудь делала неправильно. Она иногда не понимала сурового мужчину, но на подсознательном уровне боготворила: наверняка он хотел сына. Но то, с каким упорством он занимался с дочерью, доказывало его любовь к Софье. И она обожала его, пожалуй, даже втайне от самого мужчины, ибо он терпеть не мог бурных проявлений чувств. Девушка сжимала зубы от несправедливой брани, тихо смеялась в воротник куртки, когда он не видел, и иногда осторожно поправляла ему одеяло, словно маленькому ребенку.

Но чувства вырвались наружу, когда отца не стало. Захлестнули, чуть не привели к сумасшествию, но Софья сумела взять себя в руки и продумать дальнейшие шаги. Месть хороша обдуманная, а на горячую голову можно наломать дров. Недаром отец учил ее сдерживать чувства, прятать эмоции и думать, думать, думать. Макаренко успокоилась и пустилась в путь. И черт подери этих нефтяников, если они смогут хоть как-то вывести ее из себя. Даже речи об этом не шло. Она готова была к медленному и плановому уничтожению всей общины. Сколько бы времени это ни заняло.

Пока Макаренко неторопливо готовила себе место и винтовку, внизу что-то затарахтело. Непрерывный, навязчивый звук то приближался, то удалялся. Что это?

Сова осторожно выглянула из укрытия, настроила оптику и посмотрела на лагерь нефтяников. Люди внутри огороженной территории засуетились. Из барака вышел мужчина в темном бушлате и шапке-ушанке и подошел к воротам, давая указания часовым на вышках. Те явно к чему-то готовились. И Сова вдруг поняла, что звук шел не из лагеря. Она повела винтовкой вдоль дороги, пытаясь найти источник звука, и вот… оптика выхватила одинокий автомобиль-фургон, покрытый толстыми листами ржавой стали, испещренный следами когтей животных и местами ощетинившийся приваренными острыми штырями.

Любопытно. А ведь, кроме нефтяников, еще кто-то существовал в округе. Это была ценная информация, ведь для успешной операции против бандитов нужно было учитывать и их возможных сторонников. А то мало ли кто окажется в тылу.

Девушка внимательно наблюдала за автомобилем. Он подъехал, ворота на территорию нефтяников на миг отворились, а потом сразу же захлопнулись. Шипастый монстр на колесах остановился перед мужиком в черном бушлате, и из кабины выскочили двое. Первый подошел к встречающему, и они пожали друг другу руки, о чем-то переговариваясь, а второй открыл фургон, и из него один за другим выпрыгнули пять человек. Они тут же колонной выдвинулись вперед и выстроились в шеренгу перед «бушлатом». Тот прошел вдоль, осмотрел бойцов и, видимо, остался доволен, потому как резко что-то крикнул в сторону бараков.

Сова переместила винтовку в сторону серых одноэтажных сараев и вдруг охнула: из дверей одна за другой выходили маленькие фигурки детей. Чумазые и худые, в лохмотьях, они представляли жалкое зрелище. На лицах читался безграничный ужас, а тщедушные тела – это ощущалось и на расстоянии – тряслись далеко не от холода, а от страха. Куда их теперь отправят? Что с ними там будут делать?

Софья вздрогнула от ужаса и негодования: как такое возможно? Что тут вообще происходит? Сердце разрывалось на части от переживаний за этих чужих детей, но Макаренко пока не понимала, что с ней творится. Если бы она попросила кого-нибудь найти для этого невыразимого чувства определение, ей бы ответили, что это материнский инстинкт. Но некому было подсказать девушке. В целом мире она была одна. Кроме бандитов, сейчас ей и общаться было не с кем.

Чувствуя небывалое возмущение, девушка всматривалась в хмурые лица, пока детей не погрузили в фургон и автомобиль не уехал обратно. И Сова долго провожала его взглядом сквозь окуляр оптического прицела, пока тот не исчез за поворотом дороги.

Затем она откатилась от края крыши, вскочила на ноги и несколько долгих минут вышагивала туда-сюда, не помня себя от ярости. Такого сильного чувства она еще не испытывала никогда в жизни. От злости она сорвала респиратор с лица – девушке казалось, что ей не хватает воздуха от возмущения. Ноги сами с неуемным остервенением пинали снег, словно он был в чем-то виноват. Макаренко злилась из-за невозможности помочь детям. Куда их повезли? Она не знала! Что с ними будут делать? Она не знала! И что с ними будет, она тоже не знала…

«Вот твари! Нет! Нет!»

Девушка почувствовала, что все планы отмщения катятся к чертям. Она не могла бросить детей, а это значило, что придется отложить месть на неопределенный срок.

Сова остановилась, сжала кулаки, стараясь думать спокойно. Но ведь нефтяники никуда не уходили и в ближайшее время явно не собирались! Что ей мешает сначала вызволить детей, а потом отомстить? Что-то глубоко внутри подсказывало, что детям ее способности сейчас нужнее. Только куда их повезли? Ведь не пройдет и дня, как снег посыплет вновь и скроет все следы, и что ей тогда делать?