«Приют задумчивых дриад». Пушкинские усадьбы и парки

Накануне дня рождения Анны он пишет ей мадригал «Вы избалованы природой…». Как видно, Пушкин опасался в очередной раз спугнуть девушку пылкими выражениями, и стихотворение получилось сдержанное, суховатое в сравнении с подаренными ей ранее стихами, проникнутыми искренними чувствами. В альбомах избалованной вниманием поэтов Олениной подобного рода мадригалов было много. Видимо, оттого Пушкин и не вручил стихи Анне, когда приехал 11 августа на праздник в Приютино. Общение с поэтом в этот день девушка описала так: «Он влюблён в Закревскую, всё об ней толкует, чтоб заставить меня ревновать, но при том тихим голосом прибавляет мне нежности»¹⁷. Такое поведение лишь укрепляло у Олениной мнение о поэте как о «вертопрахе».

В начале августа в отношении Пушкина начинается ещё одно дело: об авторстве кощунственной поэмы «Гавриилиада», написанной в 1821 году в Кишинёве. Религиозные воззрения Пушкина в корне изменились, он пытается откреститься от авторства, но дело приобретает серьёзный оборот. «Ты зовёшь меня в Пензу, – пишет он Вяземскому, – а того и гляди, что я поеду далее, Прямо, прямо на восток»¹⁸

.

«В этих обстоятельствах¹⁹ попытка сватовства обернулась бы фарсом», – пишет В.М. Файбисович в предисловии к изданию «Дневника» А.А. Олениной. Это мнение разделяет и первый директор музея – усадьбы «Приютино» Л.В. Тимофеев²⁰

. Если смотреть на события со стороны, то ясно, что сватовство Пушкина было обречено на провал. Однако, на наш взгляд, это не является безусловным аргументом в пользу точки зрения, что Пушкин к Олениной вовсе не сватался. Поэт не знал о записях Анны в дневнике на свой счёт, ему неведомы были разговоры в её семье о возможном браке с Киселёвым, который впоследствии так и не состоялся. Наряду с тоской поэта по поводу предстоящей разлуки с Анной, если он вновь окажется в ссылке, в обращённом к ней стихотворении «Предчувствие», написанном в тот период, звучит надежда:

Может быть, ещё спасённый, Снова пристань я найду…²¹.

Вряд ли Пушкин «похоронил» бы свою мечту о браке с Анной Алексеевной, хотя бы не «прощупав почву» в разговоре с отцом девушки. Косвенно в пользу этого говорит свидетельство академического гувернёра Н.Д. Быкова, квартировавшего в здании Академии художеств и помнившего слухи о семье её президента А.Н. Оленина, ходившие в среде художественной интеллигенции: «Пушкин посватался к Олениной и не был отвергнут. Старик Оленин созвал к себе на обед своих родных и приятелей, чтобы за шампанским объявить им о помолвке своей дочери за Пушкина. Гости явились на зов, но жених не явился. Оленин долго ждал Пушкина и, наконец, предложил гостям сесть за стол без него. Александр Сергеевич приехал после обеда, довольно поздно. Оленин взял его под руку и отправился с ним в кабинет для объяснений, закончившихся тем, что Анна Алексеевна осталась без жениха»²²

.

Исследователь Б.П. Козьмин²³ трактует это свидетельство так: поэт сам передумал жениться на Олениной и оттого опоздал на собственную помолвку. Дневниковые записи Анны, приведённые выше, показывают невозможность согласия А.Н. Оленина на брак дочери с Пушкиным. Набожная Елизавета Марковна Оленина, мать девушки, как гласит семейное предание, тоже была против этого брака, особенно после того, как стало известно о богохульной поэме «Гавриилиада». Своего отношения к поэту, как следует из дневниковых записей её дочери, она не скрывала. По этому поводу П.И. Бартенев писал: «А.А. Оленина, на которой Пушкин думал жениться, отказала ему по приказанию своих родителей»²⁴

. Анна Алексеевна сама не хотела этого брака, поэтому в подобном приказании не было нужды.

Свидетельство Н.Д. Быкова об удачном сватовстве Пушкина к Олениной, записанное Железновым, не внушает доверия также из – за отсутствия данных о том, что академический гувернёр посещал дом Олениных и был в курсе их семейных дел. Однако вряд ли это свидетельство основано лишь на пустых слухах. Объяснение А.С. Пушкина и А.Н. Оленина по поводу Анны Алексеевны после опоздания поэта на какой – нибудь званый обед вполне могло состояться. Это не противоречит этикету пушкинской эпохи. Пример объяснений такого рода в случае неуверенности жениха в успехе сватовства есть в воспоминаниях Елизаветы Петровны Яньковой, один из двоюродных братьев которой, граф Пётр Степанович Толстой, прежде чем делать формальное предложение её дочери Аграфене Дмитриевне, решил благоразумно выяснить мнение семьи: «Однажды он говорит мне: «Ma cousine, что бы вы мне сказали, если бы я посватался за одну из ваших дочерей, за Agrippine?». Я спрашиваю его: «Да что ты это в шутку мне говоришь?»

– Нет, ma cousine, очень серьёзно, – отвечал он.

– Ну, и я скажу тебе серьёзно, что мы слишком близкие родные, чтобы я согласилась отдать за тебя которую – нибудь из моих дочерей. Твоя мать мне родная тётка, и вдруг Грушенька будет ей снохой: да этого брака и архиерей не разрешит…»²⁵.