Приютки

Две пары весел, дружно прорезав тихую гладь речонки, взвились в воздухе, рассыпав целый каскад алмазных брызг, и снова погрузились в воду. Еще и еще… Весла мерно опускались и поднимались, разбрасывая брызги. Солнце окрасило их, эти брызги, рубиновыми, сапфировыми и опаловыми огнями, и белая, опоясанная голубым поясом борта «Нан» птицей метнулась по направлению залива.

Вот и он, тихий и прекрасный, играющий всеми цветами радуги в лучах полдневного светила! Его хрустально-неподвижная гладь точно застыла в вечной, серо-голубой улыбке.

Как хорошо оно, море! Как замкнутая в своем заколдованном дворце сказочная принцесса, лежит оно среди зеленых хвойных лесов финского и русского побережий. Залив, названный морем, красивый, таинственно величественный и такой царственно-гордый в солнечном сиянии!

Затаив дыхание, смотрела на всю его красоту Дуня… Здесь, на широком, вольном просторе, править рулем не было уже необходимости, и, предоставленная самой себе, плавно и быстро скользила все вперед и вперед белая лодка… Медленно убегал берег позади; под мерными взмахами весел Нан и Дорушки изящное судно птицей неслось по голубовато-серой глади залива. А впереди, с боков, вокруг лодки сверкала хрустальная, невозмутимо-тихая, водная глубина.

Дальше, дальше уходил берег… Необъятная ширь кругом и золотой поток лучезарного солнца там, наверху, под голубым куполом неба, точно яркая безмолвная сказка голубых высот.

Задумались девушки… Забылась Дуня, глядя на светлые, сказочно-прекрасные краски неба и моря… Снова вспомнилась деревня… Такая же беспредельность нив, пашен… Зеленые леса и то же, все то же голубое небо со струившимся с него золотым потоком солнечных бликов и лучей.

Задумалась Дорушка… В умной головке роились планы… Расширить магазин… Устроить получше мастерскую… Устроить матери спокойную, хорошую старость… Пускай хоть под конец жизни отдохнет в своем собственном гнездышке бедняжка. Сколько пережила она горя и неурядиц на «местах»! И все ради нее, своей Дорушки!

Любочка замечталась тоже. Глядя на свои беленькие, как у барышни, нежные ручки, думала девушка о том, что ждет ее впереди… Ужели же все та же трудовая жизнь бедной сельской школьной учительницы, а в лучшем случае городской? Ужели не явится прекрасный принц, как в сказке, и не освободит ее, Любочку, всеми признанную красавицу, из этой тюрьмы труда и беспросветной рабочей доли? Не освободит, не возьмет замуж, не станет лелеять и холить, и заботиться о ней всю жизнь…

И у Нан лицо стало совсем иное… Тихое, кроткое, мечтательное… Все думы девушки теперь о Вальтере, полюбившем ее, непонятую, далекую всем. Вся душа Нан теперь поет словно от счастья. Дурная она собой, некрасивая, лицо, как у лошади, длинное, сама худая, нестройная. А он-то как любит ее! За душу любит! За то, что одинокая она росла, непонятая, жалкая, всем чужая! Ах, Вальтер! Вальтер! Любимый, талантливый, милый, чем отплачу я тебе за такое счастье! — взволнованно думает Нан. И встает милый образ перед ее духовными очами. Ласковое лицо… Любимые глаза… Добрая-предобрая улыбка! Как живой он перед нею… Как живой!

Забылась Нан… Впереди, с боков и позади море… В лодке притихшие девушки… Каждая о своей доле мечтает… Какая тишина! Какая красота!

* * *

— Ах!

Кто заметил первый течь в лодке, так они и не узнали. Чьи ноги почувствовали первые холодную змейку студеной морской струи.

Девушки опомнились только тогда, когда на дно лодки вливалась свободно быстрая, как маленький ручеек, струя воды.

Тогда еще на Сестре, задев за камень на мели, «Нан», очевидно, дала трещину. И отверстие увеличилось среди вод залива.

Течь стала сильнее… Увлекшись своими мечтами, четыре девушки не заметили ее…

А холодная, жесткая змейка все вползала и вползала, разливаясь на сотни тоненьких струек, по дну…

— Лодка дала течь! Надо плыть обратно! — произнесла Нан, слегка меняясь в лице.

— До берега-то как далеко! — пугливо шепнула Дорушка, и в ее обычно спокойных глазах зажглись беспокойные огоньки.

— Мы утонем! — истерически вырвалось у Любочки, и она неожиданно закричала, прежде, нежели кто мог остановить ее.

— Спасите! Помогите! Мы то-о-нем!

— Молчи! Не пугай народ! Ничего нет опасного! — стиснув зубы, проговорила Нан и, повернувшись к Дорушке, приказала отрывисто:

— Забирай левым веслом! Поворачивай! Гребем к берегу. Мы успеем доплыть, пока…

Она не договорила… Холодная струйка словно ужалила ей ноги сквозь тонкие туфли и ажурный чулок… Зажурчало посередине под дном лодки… И неожиданно еще с большим напором хлынула холодная струя…

Теперь обе девушки гребли что было силы. Удалявшийся берег стал приближаться понемногу… Но как медленно! Как убийственно медленно придвигались они к нему!

Между тем течь делала свое дело… Вода уже залила часть лодки. Пришлось с ногами усесться на лавочках. Уже по щиколотку ног стояла вода.

Лица четырех девушек стали сосредоточенны и бледны… Двое из них гребли… Двое испуганными, полными ужаса глазами следили за работой в воде весел. Вода же прибывала все сильнее и сильнее каждый миг. А берег еще был далеко. Так ужасно далеко был берег.