Приказ есть приказ

«Номер семнадцатый» действительно оказался камерой. А точнее тем, что в советских отделениях милиции называют «обезьянником». Полицейский с Евгением проследовали вниз по лестнице, ведшей в подвал, оборудованный под содержание арестованных. Перед металлической дверью с зарешеченным окошком за столом сидел дежурный, листая яркий журнал. Сержант сообщил ему, что вот, мол, новый арестант и его необходимо определить в «номер семнадцатый». Говорили они хотя и достаточно быстро, но все же не со скоростью хорошего пулемета, и через слово Евгений их понимал. Дежурный протестовал в том смысле, что «номер семнадцатый» – резервный и может понадобиться на крайний случай. А сержант ему возражал, что этот случай – как раз крайний и есть распоряжение начальства. Наконец дежурный сдался, достал из шкафчика на стене ключ на металлическом кольце, отдал его сержанту, а потом нажал на столе кнопку. Раздалось гудение, и дверь с окошечком открылась. За ней шел довольно широкий коридор, по обеим сторонам которого тянулись собственно камеры. Были они без передней стенки, но с массивными решетками от пола до потолка. Размерами камеры едва ли отличались от обычных квартирных кладовок, разве что чуть пошире, но в каждой из них находилось по три, а то и по четыре узника. Народ этот по внешнему виду мало чем отличался от того контингента, что попадает в советский милицейский «обезьянник». Ну, одежды немного другие. Но морды – небритые, опухшие, красноглазые – точно такие же. Евгений содрогнулся, представив, что сейчас его втолкнут в такую вот коморку и придется тесниться с вонючими, наверняка кишащими насекомыми отбросами общества.

Нет, судьба была к нему милостива. Сержант, под любопытными взглядами старожилов местного узилища, провел его почти до конца коридора, погремел ключом в замке и распахнул дверцу еще одной камеры. Но – пустой! И сей факт всерьез порадовал Миронова. Хотя и заставил задуматься. Получается, он такая важная птица для местной полиции, что ему даже камеру отдельную предоставили. Или это советский паспорт сработал, не захотели полицейские иностранца унижать, совать его к местным уголовникам и пьяницам? Как бы то ни было, расположили его здесь с максимально возможным комфортом.

Конвоир почти втолкнул Евгения в камеру, сказал коротко: «Манос!». Арестант понял и протянул скованные руки. Наконец-то сняли наручники! Пока он растирал натертые металлом запястья, сержант запер дверь, еще раз осмотрел нового заключенного и удалился, не отвечая на окрики обитателей других камер.

У стены стояла двухъярусная металлическая койка, привинченная и к полу, и к потолку и застеленная только серыми матрасами, набитыми, если судить на ощупь, какими-то сухими листьями. Евгений сел на нижнюю постель и осмотрел свое новое (хорошо бы – кратковременное) жилище.

Ну и ничего особенного! Камера, как камера. Без окна, естественно, только с маленьким вентиляционным отверстием под потолком. На одной боковой стенке маленькая, с облупившейся местами эмалью, раковина и латунный кран над ней. У другой стенки ведро с крышкой, очевидно – параша. Вот и все удобства, господа! Отель «Уачо», три звездочки! Кому не нравится, может поискать другое подобное заведение. Увы, возможности искать что-то более подходящее у него нет, поэтому придется довольствоваться предоставленным.

Евгений повернул вентиль крана. Потекла тонкая совершенно ледяная струйка. Похоже, город снабжался водой прямо с тающих снегов Кордильеры. Он напился, с сожалением подумал об отобранной у него пачке сигарет и растянулся на нижней койке, приготовившись ждать. А вот как долго? Что-то подсказывало, что его действительно считают очень важной персоной, чуть ли не государственным преступником, а значит, тянуть не будут, вскоре появится следователь, или кто у них тут занимается арестованными государственными преступниками, и его выведут на допрос. Вот там, наверное, все и выяснится. А пока гадать о причинах задержания смысла не имеет. Легенду свою он помнит на зубок, поймать его на каких-то противоречиях будет трудно, если вообще возможно. Разве что документы могут подвести. Ну, это, как говорят моряки, неизбежная опасность. Если уж прокол есть, то он есть, никуда не денешься.

Хорошо все-таки, что его не засунули в общую камеру. Сейчас пришлось бы общаться с какими-нибудь идиотами и делать так, чтобы сразу зауважали и в дальнейшем не беспокоили. Евгений не сомневался, что для него это трудности не составило бы. Но хлопотно ведь! А здесь можно даже подремать до прихода полицейского начальства. Со спокойной совестью, уж она-то его совершенно не мучает. Он, действительно, закрыл глаза и через короткое время задремал, не обращая внимания на шум и крики в соседних камерах. До их обитателей ему абсолютно не было дела.