Приказ номер один

Х а б а р о в. Жизнь проходит, в общем-то, на работе… И работа должна быть, в общем-то… удовольствием. Высокое призвание, вдохновенное творчество — удел немногих, единиц, что бы мы там ни вещали официально… Что же остается остальным девяносто девяти процентам? Отбытие с девяти и до шести ради элементарного прокормления? Творчества, особенно в технике, на всех никогда не хватит… Труд! В основном, утомительный, однообразный, иногда — черный труд! Когда еще он — сверхурочный!.. Поэтому мы должны, просто-напросто мы обязаны сделать так, чтобы эти восемь ежедневных рабочих часов были еще и часами… радости. Особого удовлетворения!

П р о к л о в. Не хоккей все же… Шучу, извините!

Х а б а р о в. Не хоккей, даже с канадцами. Но и не томительная восьмичасовая отсидка перед хоккеем, перед вечером у телевизора, выходом в театр, встречей со старыми друзьями!.. Здесь, в этих комнатах, при самой изнурительной и тяжкой работе, должно быть… светло, весело, радостно! Радость общения с людьми, радость совместной деятельности, радость простых и необходимых, как хлеб, вода, воздух, человеческих контактов! Нельзя строить светлое будущее руками людей в предынфарктном состоянии! Пусть они… смеются в рабочее время!.. Даже если оно и сверхурочное!

П р о к л о в. Петр Васильевич, кто же будет оспаривать в наше время фактор морального климата в коллективе?

Х а б а р о в. Ну, наконец-то!..

П р о к л о в. Приветствовать надо!.. (Пауза.) Только с корректировкой Коноярви при всем при этом — уже не получится, Петр Васильевич!

Х а б а р о в. Получится!

П р о к л о в. Да уж вы мне поверьте…

Х а б а р о в. А вы — мне! Я тоже говорил с людьми — и они согласились работать! Вот Матвей Григорьевич первым поднял руку!.. Даже вы, Павел Иванович, вы!..

П р о к л о в (поднимаясь). Разрешите приступать?

Х а б а р о в. Разрешаю… Прошу! И с первым же вариантом — сырым, черновым, — ко мне. (Вдруг.) Чувствую, не убедил вас, нет… Нет?

П р о к л о в. Да ведь… и я вас? (Неожиданно.) Что меня убеждать? Есть — повыше.

Х а б а р о в. Есть.

П р о к л о в. Кого убеждать. Кому доказывать вопрос в целом! Остальное-то… образуется в рабочем порядке.

Х а б а р о в. Есть и повыше. Убедим и повыше. Приступайте.

П р о к л о в  деловито выходит.

Понимает! Вопрос в целом…

П о л о з о в. Увидел Проклова в этом кресле и сразу подумал… (Умолк.)

Х а б а р о в. Что именно, Матвей Григорьевич?

П о л о з о в. Он… вернулся.

Х а б а р о в (рассмеявшись). Эксперимент, скажем так!.. Шутка.

П о л о з о в. И пока стоял и слушал, подумал… (Вновь умолкает.)

Х а б а р о в. Что же?

П о л о з о в. Он… вернется. Не в шутку. (Пауза.) Петр Васильевич, вы исключительно порядочный человек, вы — инженер, грамотный, эрудированный инженер, но… (Умолкает.)

Х а б а р о в. Но?

П о л о з о в. А он — руководитель. Я… Я не уважаю его! Он… Я никогда не уважал его! Но, может быть, такие… всегда будут нужны?

Х а б а р о в. Кому? Нам с вами?

П о л о з о в. Как генеральный его снял? Это еще переиграют! Поэтому, когда я вошел, а он сидел в этом кресле…

Х а б а р о в. Это — мое кресло.

П о л о з о в. Петр Васильевич, я смотрю на это кресло… и снова вижу его в нем.

Х а б а р о в. Проклов — не вернется, Матвей Григорьевич.

П о л о з о в (не сразу). Но тогда произойдет… самое печальное, Петр Васильевич! Вы простите меня…

Х а б а р о в. Что же?

П о л о з о в. Простите меня… Вы станете Прокловым.

Х а б а р о в. И это говорит мой учитель? Человек, первым согласившийся помочь в трудную минуту с этим самым проклятым Коноярви?

П о л о з о в. Петр Васильевич… буду просить вас освободить меня от участия.

Х а б а р о в. Что с вами, Матвей Григорьевич?

П о л о з о в. Очень просить… (Поспешно.) Петр Васильевич!..

Х а б а р о в. Как мне без вас-то? Матвей Григорьевич?

П о л о з о в. Устал! Годы нервотрепки, постоянного напряжения с этим Прокловым! И — до этого Проклова… И еще — до этого! Просто устал уже… от всего!

Х а б а р о в. Отдохните, успокойтесь…

П о л о з о в. Ведь всем все ясно, вы правы, ясно как дважды два — четыре, все инженеры: корректировать необходимо! Но начнется какая-то борьба, интриги за громкими словесами, и разговоры, разговоры вместо дела!

Х а б а р о в. После санкции генерального, — она последует минутами, — борьбы и разговоров не будет, будем дело делать.

П о л о з о в. Дай бог!.. (Вдруг.) Петр Васильевич, по опыту… Трудному опыту! Для генерального директора не так важно — в чем именно вопрос, как то — кто его ставит. И самое важное — кому его разрешать?

Х а б а р о в. Проклову он бы санкционировал эту корректировку?

П о л о з о в. Да.

Х а б а р о в. Неожиданно!..

П о л о з о в. Потому, что в принципе все это решал бы и решил бы он сам. Проклову он отдал бы команду и спал спокойно: Проклов выдал бы откорректированные чертежи точно в срок.

Х а б а р о в. Ну, а мне?

П о л о з о в. Вам!.. (В сомнении разводит руками.)

Х а б а р о в. Почему же?