Приказ о ликвидации

Поставив мне капельницу, девушка покинула палату, а я закрыла глаза. Не знаю, почему я тогда забыла о своем любимом? Видимо, из-за того, что за окном творились очень страшные вещи. Каждый день за сотню зашкаливало число жертв, и эта цифра росла все больше. В города и села загоняли танки и били по жилым домам, а в итоге свой народ киевские власти прозвали террористами!

Вдруг я услышала, как кто-то вошел ко мне в палату, и открыла глаза. Передо мной сидел на стуле сам Зощенко. Внимательно разглядывал мое лицо, а потом сказал:

– Твой молодой человек, моя тезка. Всегда думал о тебе. Тут его медалью наградили как героя Донбасса. Думаю, будет правильно отдать ее тебе.

– А почему вы сами ему не отдадите? – удивленно спросила я.

Александр тяжело вздохнул, а потом ответил, опустив глаза в пол:

– Награжден – посмертно…

Меня словно током пронзило. Что он такое говорит? Не может быть! Саня жив! Он жив! Я тогда не могла поверить в это. Только его молчание говорило о том, что это все чистая правда. Зощенко вложил в мои дрожащие руки награду, а потом сказал:

– Мы отомстим за него и тех, кто отдает свою жизнь за будущее Донбасса! Наши герои всегда останутся в наших сердцах! Пацаны, которым только двадцать лет исполнилось, погибли – это героизм! Твой Саша – герой Донбасса!

Я не могла сдержать слез, прижимала к груди его медаль. Золотая звездочка лишь от него осталась и все. Один кусочек метала и памятный обелиск его могилы.

После выписки я направилась сквозь шквал огня к могиле моего любимого. Шел сильный дождь, но он не мешал карателям стрелять по мирным жителям. Каким-то чудом я добралась до нового пристанища Саши. Увидев металлический крест, я заплакала. Не могла терпеть боль, которая сжигала все во мне. Дождь сильно бил по лицу, одновременно смывая с него слезы горя, потерь и ужаса войны. Я присела рядом с крестом, а потом достала из кармана его звезду со словами:

– Это принадлежит тебе! Саша, я клянусь, что не сбегу с поля боя! Донбасс будет жить не под гнетом фашистов, а свободой!

Сквозь слезы я немного откопала глину под крестом, положила посмертную награду в ямку и прикрыла ее обратно почвой. Мне казалось, что я недостойна держать ее у себя. Пусть она будет покоиться с Сашей вечно. Он сам был из Донецкого детского дома – сирота. А я не могла оставить ее себе, необходимо было немедленно ехать в село Кожевня. Там начались страшные обстрелы, киевская власть не скупилась в выборе оружия и даже не брезговала запрещенным химическим оружием. Донбасс был похож на огненный котел, а мы на еду, которую пытались приготовить в нем при помощи фосфорных бомб.

Под страшные обстрелы попали Горловка, Макеевка, Кожевня, Луганск, Донецк и весь Донбасс. Для силовиков это было забавой и даже игрой. Рано утром двадцать второго числа ровно в четыре часа силовики напали на деревни, когда люди мирно спали в своих кроватях. Все действия проходили точно так же, как в июне сорок первого года. Я понимала одно – фашисты вернулись. Дьявол вернулся. Измученный народ Донбасса не опускал головы, чем больше власти Киева ставили нас на колени, тем быстрее мы вставали. У нас была вера в нормальное будущее, за которое готовы отдать свои жизни. Конечно, множество людей в ужасе покидали свои разрушенные дома и переправлялись в Россию подальше от крови, минометного огня и смерти, а кто воевал за свою родную землю.

Во время обстрелов села Кожевня Зощенко пуля прошила руку. Я тоже там была, и поверьте, зрелище не из лучших. Убитые люди, разрушенные дома, плач людей. Вокруг гарь и вонь горевших трупов.

Пока я вместе с другими докторами грузила пострадавших от обстрелов людей, силовики выстрелили снарядом в один старый деревянный дом. Я увидела, как строение разлетелось в щепки. Каким-то чудом маленький мальчик лет трех, в одних трусиках и маечке, выжил. Он толком не понимал, что произошло. Со страхом смотря на разрушенный дом, плакал. Его глаза я запомню на всю оставшуюся жизнь. Это чумазое заплаканное лицо одним только выражением говорило об ужасе войны. Не знаю как, но я бросилась со всех ног к маленькому ребенку. Над головой свистели пули, а вокруг разносились залпы минометного огня. Гарь и копоть от обломков дома разносились по всей улице. Я чудом проскочила к ангелочку и упала с ним на землю. Маленький мальчик прижимался ко мне все сильнее и сильнее, а я просила Бога помочь нам спастись. Шквал огня не стихал, а мы лежали, плотно прижавшись друг к другу. Спустя некоторое время все затихло, а мальчуган посмотрел на меня, а потом сказал:

– А где мои мама и бабушка?

Я не знала, что ему сказать и как объяснить ребенку, что его дом обстреляли. Как изложить правильно, что его близких, возможно, больше нет в живых? Увы, но я не знала! Прижимая малыша к себе, горько заплакала, проклиная эту войну еще раз. Почему наши дети должны терять своих близких из-за того, что мы просто хотим жить свободно, а не в киевской власти, как рабы?