Приказ обсуждению не подлежит

«Hope of deliverance». А Георг уже потерял всякую надежду. Впервые в жизни он не был уверен в себе, позабыл о своих возможностях, и куда-то запропастилась главная черта его характера: неимоверная выдержка в трудные минуты. Прав был Марк, когда сказал: «Тебя тревога гложет». И добавил: «У тебя нет права на ошибку». Вот и поработай, сосредоточься в таком состоянии.

Освобождение. Пока что из камеры. Дальше видно будет.

Дальше немец увидел Марка в штурмовой униформе. Который однажды посоветовал ему думать о хорошем.

Сергей оглянулся. Макса освободили тихо. Стоя в проходе, минчанин приветствовал старшего товарища жестом. Марковцев выставил ладонь: оставайся на месте. Посмотрел на дверь камеры, за которой несколько секунд назад скрылся Иваненко, увидел немца. «Привет!» Показал рукой: «Двигай к выходу. Затаись». И еще один знак — Хирургу: «Ко мне». И снова отвернулся.

Иваненко подтолкнул Стофферса в спину, как военнопленного:

— Медленно. Не суетись. Руки можешь опустить.

Сергей Марковцев сумел подавить неприятный оптический эффект и видел военного отчетливо. Сторожат то, что дорого, и то, что даром не нужно. Лучше не скажешь. Охранник даже не посмотрел на противоположное крыло. Он давно погряз в рутине, обыденщине, свыкся со своей скучной работой. И если бы даже разглядел незнакомцев по ту сторону железной паутины, то вступил бы в долгий спор со своими глазами. Хотя его мятежная душа, наверное, просила бури. Так устроены все люди. Марк вынул нож с голубоватым клинком и передал его Иваненко. Прошептал, указав рукой в сторону:

— Возьми охранника. Маячит, как баран, туда-сюда.

Двигаясь от одной металлической опоры-трубы до другой, маскируясь еще и сеткой, натянутой между ними, Иваненко походил на паука, спешащего к жертве. Фактически охранник шел ему навстречу по коридору южного крыла, оставляя позади камеры. Заподозрил ли он что-то — не ясно, однако шаг его был деловым, устремленным. Даже в равномерном движении рук, которыми он словно отмерял расстояние, виделась направленность.

Иваненко уже подошел к крайней опоре и слился с нею. Даже его синяя арестантская роба смешалась с ультрамариновой краской опоры, замызганной на уровне полутора метров от пола. Это коридорные, поворачивая, непременно хватались за трубу. На сером грязном полу отчетливо виднелась въевшаяся в бетон черная полоса, оставленная армейскими ботинками.

Босой, в широкой, не по размеру робе, Иваненко резко шагнул навстречу охраннику. Держа нож обычным хватом, Хирург, подшагнув, нанес сильнейший колющий удар в грудь. Стреканул, как оса жалом. Проще, надежней и быстрее некуда. Лезвие, развернутое во время удара в горизонтальную плоскость, по самую гарду вошло в сердце, раздвигая ребра.

Иваненко тут же поднырнул под противника, поворачиваясь к нему спиной и вынимая нож. Поддерживая его за руку, он с видимой легкостью потащил его к камере. Мимо Стофферса, который наблюдал этот короткий поединок, скрываясь в тамбуре между центральным зданием тюрьмы и следственным изолятором. Между небом и землей. Он отчего-то видел не атаку, а прямое убийство. Охранник предстал в виде мирного пешехода, а товарищ — маньяком, подкараулившим его. Ни с того ни с сего немец представил двухместный гостиничный номер и своего соседа. Иваненко входит в комнату с дорожной сумкой и пластиковым чемоданом. Освобождает руки и шипит: «Всем привет». И оба не спят всю ночь.

Не вписывался он в команду. Вот одиночные рейды ему идут. Он даже не член команды, но ее живое оружие.

Даже Марк послал его убрать часового как-то странно: он только что не поплевал на руки. Более точной характеристики на Хирурга Стофферс не мог придумать при всем желании.

«Относись к нему по-разному».

Ладно.

И если раньше Георг люто ненавидел Хирурга, то сейчас начал бояться его.

* * *

Иваненко даже не запыхался, протащив на себе тяжелого охранника не меньше тридцати метров, половину длины западного крыла здания.

Он затащил его в свою камеру, где лежал в луже крови Мурат Нагиб. Развернувшись, Хирург освободил себя от ноши. Тело сирийца упало к ногам товарища, пальцы левой руки оказались зажаты между ног. Он словно закрывал промежность от удара. Он умер сразу. Иваненко мог сказать — мгновенно, не мучаясь, что его не касалось даже краем, он просто констатировал. Как тщательно описывал когда-то степень увечий, нанесенных супертонкой миной нажимного действия.

Куртка, пропитавшаяся кровью этого охранника, прилипла к спине. Иваненко взялся за лацканы и, поочередно подергивая их вниз и вверх, выгнул спину, освобождаясь от неприятного ощущения. Кровь быстро сворачивается, скоро спину начнет терзать жесткая наждачная корка.

Хирург шагнул было к выходу, но остановился. Наморщил лоб. Казалось, он оставлял в камере что-то важное. Или то, что он упустил из виду.

Что?

Быстрый взгляд на один труп, на второй — оба мертвы гарантированно. Правда, один продолжает прикрывать рукой причинное место. Не эта ли «живая» поза вызвала беспокойство?

Может, и она.