Приказ самому себе

Потрясенный Зиночка вскочил и крикнул:

— Дураки! Она же хорошая! Она сейчас, наверно, плачет…

— А ну не возникай! — дернул его за руку Сазон. — Ишь, умный выискался! А то как врежу, так еще лучше заплачешь.

Однажды, уже в середине октября, на урок географии вместо классного руководителя пришла старшая вожатая Алла и объявила:

— Ваша Надежда Кирилловна заболела. Я надеюсь, что вы будете вести себя хорошо. Сейчас мы с вами займемся…

— Алла! К телефону! — позвали ее из-за двери.

Так и не узнал пятый «б», чем же хотела заниматься с ним старшая вожатая. Когда через полчаса она вернулась, в классе сидели только Зиночка да еще человек шесть-семь.

Спустя две недели Надежду Кирилловну положили в больницу. У нее оказалось что-то очень серьезное.

В пятом «б» каждый день строили предположения: кто же будет их новым классным руководителем…

ПОДРУЖКИ

Сильва Орлова привыкла быть всегда в центре внимания. И в школе, и дома. Это приятно. Она охотно позволяла себя хвалить. За все. За то, что она сказала, сделала или еще только собиралась делать. А поводов для похвал ее мама, Эльвира Карповна, находила великое множество. Взяла дочка, не сфальшивив, несколько аккордов: на рояле: «Умница! Какой музыкальный слух!». Появилась пятерка в тетради: «Золотая головка! Такими ученицами должна гордиться школа!». Застали перед зеркалом в маминых туфлях, в капроновых чулках, примеряющей золотое колье — буря восторгов: «Посмотрите, какая она женственная! Какой тонкий вкус. Ах ты, моя красавица!.. Как же я раньше не догадалась? Завтра пойдем и закажем туфельки на каблучке. И, конечно, тебе пора носить капроновые чулки…»

Эльвира Карповна души не чаяла в своей дочери, была уверена, что Сильва самая умная, одаренная и, главное, самая красивая девочка на свете. И всем твердила это без устали.

Сильва верила маме безоговорочно и требовала к себе внимания от всех… кроме папы. У папы не покапризничаешь!

Папа Сильвы, Иннокентий Фомич, был коммерческим директором крупного завода. Его ценили в городе и в министерстве за отличные деловые качества, требовательность к себе и другим. С работы он возвращался всегда поздно. И, кроме того, по долгу службы часто уезжал в длительные заграничные командировки.

Поэтому воспитанием Сильвы занималась мама.

— Какая мать пошлет в школу такого ослабленного ребенка?! — сказала она учительнице, пришедшей записывать Сильву в школу. — Весь бархатный сезон она будет в Крыму. Слышите, как она кашляет?! Да и вообще, куда ей спешить?!.

Сильна благоразумно молчала. Не говорить же при посторонних, кашель появился после трех порций мороженого… Кашель прошел через два дня. А она с мамой три месяца пробыла в Ялте. Вдоволь накупались в море и поели фруктов. И вернулись в город, когда занятия в школе уже давно начались. Всю зиму в дом ходили две учительницы. Одна учила Сильву музыке, а другая — всему, что проходят в начальных классах.

Зато, став первоклассницей, когда ей шел уже девятый год, Сильва поразила всех знаниями, сообразительностью, легко делала то, что подругам давалось с трудом. С первого по четвертый класс она считалась лучшей ученицей. Ее хвалили, ставили в пример. Ее же учительница назначила старостой класса.

Отдав дочь в школу, Эльвира Карповна стала бессменным членом родительского комитета, не спускала с Сильвы глаз и всячески содействовала ее успехам. Если от школьников нужно было приветствовать участников какого-либо районного торжества, всегда обращались к Эльвире Карповне.

— Ах, опять, — скромно опустив глаза, говорила она. — Бедные дети. Они так перегружены! И уроки, и музыка, а тут еще это… Нет, нет!! Я не отказываюсь. Кому же, как не моей Сильвочке. У нее такая дикция!.. Наш папа тоже будет доволен…

Про папу она каждый раз добавляла умышленно. Иннокентий Фомич, который когда-то, еще до войны, учился здесь, теперь систематически помогал в ремонте школы, доставал необходимые материалы. Поэтому все, от директора до нянечки, знали его и относились к нему с большим уважением.

И вот наступал день Сильвиного торжества. На ярко освещенной сцене появлялась девочка с тонкими правильными чертами лица, Большие голубые глаза сияют. Движения ее свободны. Легкие белокурые волосы, уложенные крупными локонами, взлетают и опадают в такт гордым взмахам головы. Звонкий, привыкший к выступлениям голос достигает самых отдаленных уголков зала. Она даже не видит, что рядом и позади шеренгой стоят такие же девочки, изредка хором повторяющие несколько слов приветствия. Это ее праздник! На нее смотрят глаза взрослых и умных людей. Она купается в этих взглядах. Это ей, стоя, аплодирует зал… Она верила в это. А если бы и усомнилась в своей исключительности хоть на миг, то тотчас, за кулисами, мама, обнимая и целуя дочку, восторженно шептала:

— Солнышко ты мое! Ты была лучше всех!.. Не то, что эта Нинка Копылова, двух слов запомнить не могла…

Потом мама много раз говорила об этом всем.