Приказ самому себе

Снег, три дня назад укрывший теплую еще землю, подтаивал. Тротуары, дорога были скользкими. Но Зиновий шел уверенной походкой человека, с которым ничего не может случиться. И вдруг, поравнявшись с Нахичеванским переулком, услышал отчаянный женский крик: «Держи-те!.. Дер-жи-те во-ра-а!»

Вниз к Дону по узенькому, закованному в ледяную корку тротуару кто-то бежал во весь дух. Сзади бегущего виднелась еще тень и слышались крики о помощи.

Зиновий инстинктивно посторонился, прижался к толстому дереву. Вор приближался. Что делать? Задержать?.. А вдруг он… Но это же жулик! Жулик! Он что-то украл у женщины… В тусклом свете фонаря Зиновий увидел, как что-то блеснуло в руке подбегавшего. «Нож! Если я задержу — он ударит!» Ноги вмиг ослабели. «Нож! Нож!» — выстукивало сердце где-то около горла. Но, когда бегущий поравнялся, он, против своей воли, отшатнулся от спасительного дерева и выставил ногу вперед.

Бегущий со всего маху упал на тротуар, проехал на животе по льду и ткнулся головой в другое дерево. Блестящий предмет вылетел из его рук, скользнул по льду, свалился на дорогу.

Сам не зная зачем, Зиновий бросился к человеку. То ли хотел поднять, помочь, то ли задержать, не дать подняться. И остановился пораженный. Упавший схватился за голову, будто пытался вырвать себе волосы, собрав их в пучок… «Фантомас!» — догадался Зиновий. Парню удалось сорвать с головы капроновый чулок, в котором он почта ничего не видел. И Зиновий отступил к забору. Перед ним был Сазон…

Сазон тоже узнал его. Секунду, ошеломленные встречей, они смотрели друг на друга. Потом Сазон вскочил, ойкнул и, припадая на ушибленную ногу, побежал в подъезд дома.

«Через проходной двор, — догадался Зиновий. — А там его сам черт не найдет. Догнать?..» Но он не тронулся с места.

— Сумочка! Где сумочка?! — крикнула подбежавшая женщина.

— Тетя Галя?..

— Зиночка?! — не меньше его удивилась Галина Николаевна.

Зиновий вспомнил о том, что что-то выскользнуло из рук Сазона.

Пошарил у бордюра и наткнулся на сумочку. Блеснула дужка замка.

— Эта? — задал он дурацкий вопрос. Будто ночью на дороге могли валяться десять сумочек.

— Эта! — Галина Николаевна, торопясь, открыла ее, обрадовалась — Все тут. Зарплата! Премиальные! Сашкино пальто… Зиночка, как ты здесь оказался?.. А куда делся тот?.. Кто это?

— Не знаю, — отворачиваясь, солгал Зиновий.

— Да будь он неладен! Утопленник проклятый!.. Главное, сумка! Как ты сумел отнять?!

— Он сам бросил…

На улице было темно. Возбужденная событиями, Сашина мама не заметила, как то краснеет, то бледнеет лицо Зиновия.

НЕОЖИДАННОЕ РЕШЕНИЕ

(или продолжение прерванного педсовета)

О том, что произошло с Зиновием Угловым в этот вечер, не знали ни учителя, ни директор. По-прежнему светились лишь окна учительской на втором этаже — там шел педсовет, там решалась его судьба.

Объявив перерыв, завуч вслед за другими вышла в коридор. Увидела объявление: «Товарищи преподаватели! 30/XII в 19 ч. состоится заседание педсовета. Повестка дня…»

— Так. Остался только один вопрос, — снимая объявление, сказала она. — Что-то нам Алевтина Васильевна скажет?

— А что нового она может сказать в вопросе об Углове? — удивленно спросила Елизавета Серафимовна.

— О! Вы еще недостаточно ее знаете, — ответила завуч.

Учителя прохаживались по коридору парами, стояли группами у подоконников, вели негромкие разговоры. Подойдя к одиноко стоявшей у окна учительнице, Владимир Демидович спросил:

— Елизавета Серафимовна, простите за нескромность. Вы давно работаете в школе?

— Вообще-то педагогический стаж у меня двадцать лет и пять месяцев, — гордо ответила она. — А что?

— Да так. А интересно, в каких школах вы работали?

— Ну, этого сразу и не вспомнишь. Сейчас посчитаю, — вспоминая, она морщила лоб и загибала пальцы на руке.

Старый физик из-под кустистых бровей бросал лицо, то на руки. Сначала в его глазах мелькали смешливые искорки. Но по мере продолжения счета веселинки погасли.

— Вот посчитала. В одиннадцати школах. И еще три года на руководящей работе в учительском райкоме профсоюза.

— В одиннадцати? — переспросил физик. — И не надоело?

— Сказать по правде — да. Вот выслужу пенсию…

— Я не о том, — грустно сказал физик. — Не надоело вам из школы в школу бегать?

— Ну, знаете! — вспыхнула Елизавета Серафимовна. — Бывают же всякие обстоятельства.

— Да, да, — покивал седой головой Владимир Демидович. — А хотите, я скажу… Нет. Не так. Я все равно вам скажу, — он усмехнулся — Я старый человек. Меня молнии из глаз не пугают… Сорок лет жизни я отдал школе. И сожалею, что не одной, а двум. Но первой школы я не застал в живых, когда вернулся с фронта. Фашисты сначала устроили в ней конюшню, а потом, отступая, сровняли с землей… Мне не нужно загибать пальцы, чтобы сказать, кому я отдал свое сердце. И скажу вам по секрету: я стяжатель! Я ростовщик! Я отдаю свою любовь детям не бескорыстно! Нет. Я живу на проценты от этой любви. Я живу и умру богачом… А вы? Вы ведь не приросли сердцем ни к одному коллективу…

Елизавета Серафимовна чувствовала, что больше не выдержит, убежит. Но он уловил и это движение ее души, сказав: