Приказано сохранить

— Понятно, — многозначительно проговорил Фомичев. — Проволока во сколько рядов?

— В три кола.

— Может, под током?

— Не похоже. Нет, — уверенно ответил Борисов. — А вот банок на ней всяких консервных навешано, как игрушек на елке новогодней.

— Проволока на каком расстоянии от орудий?

— Метров на пятьдесят. Гранату не добросишь.

— Все предусмотрели, сволочи, — выругался Фомичев. — Где они обедают?

— Стол у них общий между блиндажами. И кухня тут же, полевая.

— Во сколько обед?

— В четырнадцать.

— Посты есть?

— Два. Один возле орудий. Другой возле блиндажей.

— Понятно.

Еремеев включил рацию. Десантники умолкли и тихо сидели вокруг Фомичева, радиста и его рации. Еремеев терпеливо слушал эфир. Потом снял наушники, сказал:

— «Семерку» гнали. Сплошную «семерку».

Фомичев и на это ответил свое неизменное «понятно» и опять стал расспрашивать Борисова:

— Офицеров видели?

— Видели двух. Звании не разобрали.

— Ну а как ликвидировать эту точку, соображения есть?

— Пока не ясно, — ответил Борисов.

— Ладно. Теперь докладывай ты, Тарас, — обратился Фомичев к Дзюбе.

Младший сержант Дзюба был по возрасту самым старшим в группе. Сухощавый, подвижный, решительный. Он прыгал в тыл врага уже летом сорок первого. Был ранен. Вернулся в строй. Снова был ранен. Окончил трехмесячные курсы специальной подготовки десантников. Там познакомился с Фомичевым.

— Мы наблюдали весь день, — начал Дзюба. — У меня такое впечатление, что тут немцы не фронтовые.

— Почему? — заинтересовался Фомичев.

— Во-первых, у них кой из кого уже, как говорится, песок сыплется. Во-вторых, их тут, наверное, ни разу даже не бомбили: воронок не видно, ходят — не маскируются, оружие носят, как палки. Ладно. Черт с ними. В течение светлого времени к мосту три раза подъезжала дрезина. Привозила охрану. Меняются они через шесть часов. В шесть утра, двенадцать дня и в шесть вечера. Меняются по четыре человека. Вот эти стоят как штыки. Похоже, что эсэсовцы. «Тотальники» их явно побаиваются, приветствуют, уступают дорогу и прочее. Долго наблюдали за самим мостом. Пытались увидеть, не подготовили ли они его сами к взрыву. Не заметили ничего.

— Проволока на вашем участке есть?

— Есть.

— Понятно, — подвел некоторый итог Фомичев. — Что же получается? Танк. Дзот. Взвод зениток. Вышка. А нас всего двенадцать…

Десантники задумались.

— А откуда они привозят часовых? — спросил вдруг молчавший все время Пормалис. — Надо думать, не из Берлина. Значит, где-то поблизости есть гарнизон или что-то еще, где у них тоже солдаты. Да еще эсэсовцы.

— Правильно мыслишь, Валдис, — похвалил Фомичев. — И наверняка у тех, кто на мосту, с этим гарнизоном налажена связь. И чуть чего, оттуда незамедлительно подбросят помощь. Прямо заколдованный круг. Так как же будем действовать, хлопцы?

— Не торопи, лейтенант, — попросил Борисов. — Тут с наскока не возьмешь. Голову подставить — это легче всего. А задание не выполним.

— Хорошо, думайте. Время пока есть, — сказал Фомичев.

Командир партизанского отряда народного Войска Польского капитан Стефан Тодорский, слушая доклад капрала Берека, делал на карте необходимые пометки. Тодорскому было уже за сорок. Он воевал с фашистами с 1 сентября 1939 года в составе армии «Познань». Участвовал в контрударе по левому флангу 8-й немецкой армии, в составе своих войск попал в окружение между Вислой и Бзурой, был взят в плен и находился в концлагере до мая 1943 года. В мае вместе с несколькими другими пленными совершил побег, тайно перебрался в лесистый район Мазурских озер и организовал там партизанский отряд. С того времени он снова активно воевал за свободу своей многострадальной родины. Тодорский был немногословен, очень сдержан и требователен.

— Я уверен, что русские уже что-нибудь предприняли для того, чтобы взорвать этот мост, — сказал Тодорский.

— Но фронт ещё далеко, — заметил начальник штаба отряда.

— Да. Но и сейчас не сорок первый год, — ответил Тодорский. — Русские научились заранее готовить свои операции. Они во всем нам показывают пример. Они не разговаривают, а действуют.

— Мы выполняем все ваши приказания, пан капитан, — с обидой сказал капрал Берек.

— У меня к вам претензий нет. Но мне будет стыдно смотреть русским в глаза, если их солдаты, а не мы уничтожим этот мост. Русские гибнут за нашу свободу, а мы сидим тут и смотрим, как фашисты гонят навстречу им свои эшелоны. Везут для своих войск подкрепление, технику, боеприпасы. И каждый эшелон — это новые потери для Красной Армии, которая движется нам на помощь. А мы сидим тут и слушаем, как эти эшелоны целыми и невредимыми один за другим идут через мост.

В штабе отряда в эту ночь никто не спал. К двум часам ночи на основании данных разведки было выработано окончательное решение. В половине третьего Тодорский собрал командиров боевых групп и объявил им приказ.

— Мы обязаны помочь русским. Мост к восьми утра должен быть взорван, сказал он.

В три часа отряд был поднят по тревоге и в полном составе выступил на выполнение боевой задачи.

3