Приказано выжить

— После месяцев в тюрьме эти звуки кажутся мне символами счастья, — откликнулся Канарис. — Ну, расскажите, что происходит на фронтах? Нам же не дают ни газет, ни листовок...

— А как вы сами думаете? Где, по-вашему, стоят англичане с американцами? Где русские?

— Русских мы задержали на Одере, — задумчиво ответил Канарис, — а западные армии, видимо, идут с юга к Берлину.

— С севера тоже, — ответил Кальтенбруннер. — А русских пока задержали на Одере. Не думаю, чтобы это продолжалось долго.

— Вы приехали ко мне с предложением, как я понимаю. В чем оно заключается?

— Мне было бы интересно выслушать ваши соображения, господин Канарис...

Канарис остановился, запрокинул руки за голову и рассмеялся:

— К висельнику приехал тот, кто должен его казнить, но при этом соблюдается рыцарский политес! Я — «господин», а не арестант номер пятьдесят два! Дорогой Кальтенбруннер, за те минуты, что мы с вами гуляем, я понял: у вас есть о чем меня спросить, выкладывайте карты на стол, попробуем договориться...

Кальтенбруннер закурил, поискал глазами, куда бросить спичку, — в лесах, саженных возле хуторов, всегда ставились урны для мусора, оберточной бумаги и пустых консервных банок; не нашел, сунул в коробок, хотя знал, что это плохая примета, но преступить в себе австрийца, преданного немецкой идее, не смог — порядок, только порядок, ничего выше порядка; заговорил медленно, повторяя почти слово в слово то, что ему позволил сказать Борман.

Канарис слушал не перебивая, согласно качал головой, иногда убыстряя шаг, а иногда останавливаясь.

— Вот так, — заключил Кальтенбруннер. — Это все. Вам предстоит принять решение.

— Я, конечно же, назову ряд имен, счетов и паролей для того, чтобы вам были открыты сейфы в банках, но ведь это означает мою немедленную и безусловную казнь, обергруппенфюрер. Я, увы, знаю условие игры, которое вы исповедуете: алчная, устремленная и самопожирающая безнравственность... Я назову вам имена, но, поверьте, если бы вы действительно захотели преуспеть, вам бы стоило охранять меня так, как вам предстоит охранять вашу семью в самом недалеком будущем. Но вы не сможете преступить себя, в этом ужас вашего положения, мой молодой друг.

— Вы неправы по двум обстоятельствам, господин адмирал. Первое: уничтожив вас, я рискую подвести тех наших людей, которые придут с паролем в банк; вполне возможно, что у вас в банках все варианты оговорены заранее. Второе: уничтожив вас, я лишусь Испании, где ваши позиции общеизвестны, а Испания — тот плацдарм, откуда более всего удобна наша временная передислокация в Латинскую Америку.

Канарис покачал головой:

— Вы не додумали разговор со мною, Эрнст. Не сердитесь, что я обращаюсь к вам так фамильярно?

— Мне это даже приятно, господин адмирал.

— Видите, как славно... Итак, вы прибыли сюда, подчиняясь чьему-то указанию, сами бы вы ко мне не решились поехать: я достаточно хорошо знаю вас и наблюдал вашу работу последние полтора года весьма тщательно. Скорее всего, вас отправил рейхсляйтер... Вы никого не подведете, поскольку пока еще и Риббентроп имеет радиосвязь с нашими посольствами за границей, и армия может выходить по своим шифрам на наши военные атташаты в Швейцарии, Испании, Аргентине, Португалии, Швеции, Парагвае, Бразилии, Колумбии и Чили. Ваши люди отправят с моим паролем тех агентов, чьими жизнями вы не дорожите — каждая уважающая себя разведка имеет такого рода контингент, которого не жаль отдать на заклание во имя успеха большой операции... Значит, послезавтра вы получите в свое пользование счета и наладите контакт с моими могущественными банковскими контрагентами, предложив им — для легальной реализации — свое золото. Это — по первой позиции. По второй: мои связи в Испании были особенно сильны, когда мы крушили там коммунистов, а потом вели игру против Черчилля, чтобы он, используя дурную репутацию генералиссимуса, не осуществил свою идею высадки на Пиренеях... Он тогда раз и навсегда решил вопрос и с Гибралтаром, и с республиканскими иллюзиями горячих басков и каталонцев — под предлогом антинацистской борьбы на юге Европы. Сейчас время упущено, Рузвельт смог сдержать неистового Уинни, значит, мои возможности значительно ослабли: в политике наиболее ценен вопрос времени, в котором только и реализуется сила. Думаю, аппарат партии имеет там значительно более крепкие опорные базы, чем я среди фаланги Франко и сочувствующих ей военных. Другое дело, я бы мог стать полезным, получи я от вас такого рода гарантию, которая убедит меня в моей вам нужности — на латиноамериканском и дальневосточном направлениях...

— Какие нужны гарантии?