Приказчик без головы

– Как? Я при убийстве не присутствовал. А кабы присутствовал, все одно здесь бы сидел. – Антип вдруг вскочил: – В клочья аспида бы порвал! Сидор мне… Кабы не Сидор, вспухли бы мы с мамкой с голодухи! Когда батя наш на пожаре погиб, Сидор в Москву пошел, сидельцем в лавку пристроился. Одиннадцать ему было, а мне пять. Уж не знаю, как он зарабатывать умудрялся, сидельцы ведь за прокорм служат, может, и воровал, но деньги нам с мамкой каждый месяц посылал. А мне наказывал, чтобы я у попа учился. Но я, телепень, только счет освоил. Потом Сидор в Петербург подался, здесь платят лучше – столица. Как в приказчики выбился, стал меня звать. Три года звал, а я все отнекивался, ждал, пока Маруся подрастет. Мне десять, а ей восемь было, когда поклялись друг другу, что обвенчаемся.

– А правда, что Сидор к Марусе приставал? – вдруг усомнилась Тарусова.

– Правда, – вздохнул арестант. – По пьяни Сидор дурной… был. Маруська-то моя – писаной красы. Всем мужикам нравится. И ему тоже. Эх, братуха…

Антип снова зарыдал. Сашенька молчала, терпеливо ждала, пока успокоится. Наконец Муравкин вытер рукавом слезы, вздохнул тяжело и сказал:

– Зря вы пришли, барыня! Ничего я не знаю. Невиновность свою доказать не могу.

– Э-э-э! Нельзя руки опускать!

– А я не опускаю. Как с каторги сбегу, с Осетровым, кумом моим любезным, за все рассчитаюсь! Шкуру с живого спущу. Ноги-руки по кускам сломаю. Смерть ему счастьем покажется.

– Не бери греха на душу! Даже не думай про такое! Шансы вытащить тебя имеются, понимаешь? Расскажи-ка все-все-все по порядку! Для начала: как Осетров к тебе в тюрьму приходил?

– Ну как? Обниматься не лез. Сказал, что раз голова в моем доме найдена, все одно виновным сочтут. Так уж лучше признаться, послабление за то от властей выйдет. А от него помощь – семью мою будет содержать, пока я на каторге парюсь. Маруся, мол, красавица, нельзя ей за мной следовать[30], иваны[31] как пить дать отобьют, да и Петька в Сибири не выживет.

– И ты согласился? – искренне удивилась Сашенька. До чего простак!

– А что было делать? Калина сказал, что Живолупова моих с фатеры выгнала, денег не вернула, жить им негде, жрать нечего. Если буду отпираться, помогать не станет. Я подумал-подумал и признался.

– Ну что ж ты, Антип!

– Я ж неопытный! Первый раз на царевой даче[32]. Понадеялся, что не сегодня завтра настоящего убийцу поймают, а пока хоть Маруся с Петькой голодать не будут. Это потом уж Каланча мне растолковал, что, как только я сознался, полиция искать и перестала.

– Да кто такой этот Каланча?

– Знающий человек. Пятый раз в Сибирь пойдет. Он про Калину все мне по полочкам разложил. Зачем, мол, Осетров тебя к признанию принуждал? А? А потому что сам убийца и есть.

– Ну вот – так на суде и скажешь!

– А кто поверит? Я собственноручно крест на бумаге ставил! Решат, что выворачиваюсь. Нет уж… Попал в котел – не чирикай!

– Тебе, может, и не поверят, а адвокату поверят.

– Облакату? Вы его видели?

– Нет, – на всякий случай соврала Сашенька.

– Врун плешивый! Заявил, что князь. Вся камера со смеху покатывалась. Разве станет князь убийц защищать?

– Станет! Захочет кушать – еще как станет. А плешив он от большого ума. Мысли в голове не помещаются, потому и волосы повыпадали.

Антип задумался. Потом на полном серьезе согласился:

– А ведь верно! Каланча тоже лысый.

– Значит, адвокату все и расскажи.

Снова глубокие раздумья.

– Ну что опять? – не выдержала Сашенька.

– Боюсь!

– Чего?

– Калина пригрозил, ежели не признаюсь, Маруську в веселый дом[33] сдаст, а Петьку – нищим. Им с младенцами больше подают.

– Вот мерзавец!

– Свет таких не видывал!

– А как бы с Марусей твоей потолковать? Где ее найти?

– Не знаю, барыня! Не знаю! – Муравкин опять зарыдал. – Может статься, и в живых ее уж нет!

– Не реви! Хорошо, Марусю твою я сама отыщу. И спрячу так, что никакая калина-малина не сыщет.

Антип бросился Тарусовой в ноги:

– Спасибо, барыня! Всю жизнь за вас молиться буду! А Марусе, ежели найдете, скажите, что люблю ее. Больше жизни, больше свободы!

– Обязательно скажу! – пообещала растроганная Сашенька. – Все, мне пора. Может, еще какие просьбы есть?

Антип опустил глаза.

– Да говори, не стесняйся!

– Не знаю имени-отчества…

– Ал… Мария Никитична!

– Марья Никитична, если можно… Если есть… Одолжите хоть рубль. В тюрьме без денег никак! Сплю, как собака, под лавками, Череп каждую ночь грозится…

Антип вдруг замолчал.

– Череп? Это кличка?

– Да!

– И чем угрожает?

– Вам лучше не знать! Простите, что денег прошу…

– Нет, что ты… Сейчас, сейчас…

– Я, как выйду, верну.

Сашенька успела отстегнуть булавку, залезть в узелок и достать серебряный рубль с профилем императора Александра Освободителя, как вдруг дверь открылась:

– Ты, что ли, Маруська Муравкина?

Лица было не разглядеть, однако силуэт в проеме впечатлял. Подобные только у начальников бывают, подчиненным так не разъесться!

– Нет, это… – попытался сказать правду Антип, но Сашенька закричала из-за его спины:

– Я это, я! Маруся!

Не хватало еще, чтоб разоблачили!

Торопливо обняла оторопевшего лжемужа:

– Не волнуйся, Антипушка! Ничего мне не сделают!