Приказчик без головы

А ведь строить Северную Венецию сумасбродный Петр начал здесь, на Петербургской, повелев среди чухонских болот возвести крепость. Однако город, который призвана была она защищать, расположил зачем-то на другой стороне Невы, ниже по течению. За полной военной никчемностью крепость превратили в тюрьму, а сама Петербургская сторона полтора последующих столетия оставалась жалким предместьем – с кривыми улочками, покосившимися домишками, огородами и пастбищами. Народ тут селился небогатый. Однако купцы постепенно оценили удобные берега и близость таможни. Построили пристань, пакгаузы, амбары, лавки, многие и сами перебрались, за торговлей ведь глаз да глаз нужен. Да и до островов, излюбленного места отдыха горожан, с Петербургской рукой подать.

Какая же Сашенька кулема! Если Осетров после утренней службы на острова отправится, не сыщет она его до самого вечера. При такой-то погоде народу там видимо-невидимо.

– Останови-ка возле городового.

Вдруг знает, какую церковь Осетров посещает? На Петербургской, что в большом селе, все друг с дружкой знакомы.

– Калина Фомич? Который на Большой Спасской лавку держит? Знаю, конечно, – скучавший на пустынном перекрестке страж рад был поболтать. – В какую церкву? А пес его знает! Может, в Спаса Преображенья, а может, в Николая Чудотворца. Ему от дома одинаково. Да и до Мокруши, – усатый городовой показал на пятиглавый Князь Владимирский собор, – тоже недалече. Точно не скажу! Не мой это пост. Сысоя Парамоныча подменяю. Вчера Сысой под ливень попал, цельную ночь кашлем исходил, всей казарме спать не дал. Вот меня сюда… А вы у Климента спросите! Осетров с его околотка! Вон, с Большого поворачивает…

Страж дунул в свисток:

– Господин околоточный!

Сашенька надвинула платок поглубже. Обмануть подслеповатого Ильфатку несложно, а у вот полицейских глаз наметан. Вдруг Челышков признает в незадачливой крестьянке Марию Никитичну Законник?

Околоточный, заслышав свисток, изменил маршрут и направился к перекрестку.

– Случилось что, Мирон? – спросил с ходу.

– Никак нет, ваше благородие. Баба вон спрашивает, в какую церковь купец Осетров ходит…

– Осетров? – Климент Сильвестрович с подозрением оглядел «крестьянку». – Зачем он тебе?

Снова Сашенька в переплет попала, и снова из-за полиции, будь она неладна. Эх, была не была… Прикрыв лицо руками, затряслась, якобы от плача, и завыла дурным голосом:

– Обокрали! Обокрали, батюшка! На чугунке! Спать легла, у-у-у, просыпаюсь, а узелка нету-у-у.

– А Осетров при чем?

– Так родственник! Хотела деньжат одолжить! А на лавке замок…

Климент Сильвестрович смотрел недоверчиво (Сашенька сквозь пальцы подглядывала). Подумав секунду-другую, спросил у извозчика:

– Неужто в долг повез?

– Я…

Черт, надо было пролетку отпустить!

– Пятиалтынный у меня был припрятан, – поспешила объясниться Сашенька, пока возница не наговорил лишнего. – Вот и поехала. А на лавке замок… У-у-у…

– Не реви! Не реви, говорю. Слезай! В Князь Владимирский Калина пошел. Так и быть, провожу…

Тарусова сунула извозчику пятиалтынный, взяла сдачу и выпрыгнула из пролетки.

– Ой, спасибо. Не утруждайтесь, я сама…

– А я не утруждаюсь. Мне по дороге…

Дорогой допытывался: откуда, да какой покос ныне, да что с ценами на дрова? Сашенька врала самозабвенно: со Мсты, травы легли, огурцы погорели, а вот картошка идет, ей жара в самый раз. В ценах, слава богу, ориентировалась: раз воз дров в Петербурге три с полтиной, пусть в Тверской, где леса побольше, на рублевик меньше будет…

Подошли к ступенькам лестницы. Только успели крест положить, как тяжелые двери распахнулись на обе створки и празднично одетая публика стала покидать храм. Служба окончилась.

– Здесь и подождем Калину! – решил околоточный. – Ты кем ему приходишься?

– Двоюродная племянница! – не думая ни секунды, соврала Тарусова.

– А звать как?

– Маруся!

– А меня Климом! – околоточный улыбнулся в усы и вдруг ущипнул Сашеньку за мягкое место.

Княгиня вздрогнула и прошептала:

– Очень приятно!

Приятно, что не узнал. А вот щипки и стремление сдать лжеплемянницу с рук на руки Осетрову княгиню отнюдь не радовали. Как бы Челышкова спровадить?

– Вы, верно, торопитесь? Ступайте…